Уладив этот вопрос и получив плату за первый день, он потерял к своим постояльцам всякий интерес. К счастью для них, остальные домочадцы тоже не страдали любопытством. Кроме самого угольщика, в доме проживали три женщины: робкая тихая жена, такая же тихая теща и древняя старуха-служанка – и единственный сын, туповатый парень, помогавший отцу в лавке и, судя по всему, немой – ни Аш, ни Сарджи ни разу не слышали, чтобы он разговаривал.

В общем и целом у них имелись все основания быть благодарными неизвестному самаритянину, который оказался невольным свидетелем того, как им отказали в постое в другом доме, и посоветовал попытать счастья в угольной лавке. Здесь все сложилось как нельзя лучше. Хозяин не потрудился спросить, откуда они прибыли и по какому делу, и явно не интересовался такими вещами. Столь же явным и гораздо более важным представлялось то обстоятельство, что ни сам он, ни его домашние не имели склонности сплетничать с соседями.

– Безусловно, боги помогали нам, когда привели нас в этот дом, – сказал Сарджи, опасавшийся подробного допроса. – Эти люди недружелюбны, но они не кажутся мне такими плохими, какими слуга хакима выставил всех бхитхорцев. По крайней мере, они безвредны.

– Покуда мы им платим, – сухо заметил Аш. – Но не приходи к ошибочному заключению, что, если наши хозяева старые, подслеповатые и нисколько нами не интересуются, все прочие бхитхорцы похожи на них. Они другие, и тебе следует помнить об этом и постоянно быть начеку вне дома. Нам нельзя привлекать к себе внимание.

В течение следующих нескольких дней они проводили все время, кроме часа утром и часа вечером, когда выгуливали лошадей, бродя по городу, приглядываясь и прислушиваясь, собирая все сведения, какие только могли почерпнуть из разговоров на базарах и в винных лавках. Тем, кто спрашивал, они рассказывали историю, о которой договорились заранее: мол, они входили в группу паломников, направлявшихся к горе Абу, но случайно отстали от спутников и заблудились в горах. Умирающие от жажды, они несказанно обрадовались, очутившись в столь благоприятном для здоровья и гостеприимном краю, и намерены задержаться здесь на несколько дней, чтобы оправиться после пережитых тягот и дать отдых лошадям.

Очевидно, история звучала правдоподобно, поскольку принималась всеми на веру без всяких вопросов. Но если это Аша успокаивало, то другое тревожило: выслушав историю, все до единого говорили, что ему придется задержаться гораздо дольше, ибо всего неделю назад вышел указ, запрещающий кому бы то ни было покидать княжество до дальнейшего уведомления. Таково распоряжение первого министра и советников, действующих от имени раджи, который временно недомогает. «Так что пройдет не несколько, а много дней, прежде чем вы получите возможность продолжить путешествие к горе Абу, – месяц или даже больше…»

– Но почему? – спрашивал Аш, обеспокоенный известием. – По какой причине?

На это собеседники либо пожимали плечами, либо давали ответ, обычный для любого, кто видит в каждом велении правительства или судьбы нечто выходящее за рамки понимания: «Кто знает?» Но один мужчина, случайно услышавший разговор Аша с торговцем, который отвесил сир[42] мушмулы и дал вышеупомянутый традиционный ответ, оказался более откровенным.

Причина, сказал сей горожанин, совершенно очевидна для любого осла. Первый министр, как и все бхитхорцы, знает, что раджа умирает, и не хочет, чтобы эта новость достигла слуха какого-нибудь назойливого фаранги, который сочтет необходимым заварить кашу с властями и начнет совать нос во внутренние дела Бхитхора. Поэтому первый министр поступил правильно, закрыв ворота княжества, дабы ни один шпион, состоящий на службе у правительства Индии, или какой-нибудь праздный болтун не смог донести лживые россказни и клеветнические измышления до сахиб-логов в Аджмере, да и вообще ни до кого, коли на то пошло. «Ибо что мы хотим делать и чего не хотим, никого не касается. И мы, бхитхорцы, не терпим вмешательства иноземцев в наши дела».

Так вот, значит, в чем дело: первый министр позаботился о том, чтобы из Бхитхора во внешний мир поступали лишь такие новости, какие будут одобрены им и его советниками, и чтобы все сообщения доставляли только его собственные люди, и никто другой. Аш задался вопросом, впустят ли Манилала на территорию княжества, и если не впустят, тогда как он, Аш, собирается установить связь с Гобиндом. Но этот повод для тревоги казался незначительным по сравнению с тем фактом, что здесь все еще не появилось ни одного отряда полицейских или солдат из Британской Индии и ничто не свидетельствовало о намерении правительства проявить интерес к делам Бхитхора.

Прошлый опыт заставлял Аша презрительно отзываться о политических управлениях, которые занимали по отношению к независимым княжествам Раджпутаны позицию «ничего плохого не вижу, ничего плохого не слышу» и деликатничали с правящими князьями. Но, зная, что подавляющее большинство чиновников из политического департамента выполняют чрезвычайно полезную работу и совершенно не заслуживают уничижительных отзывов, он ни минуты не сомневался, что в данном случае заинтересованные лица станут действовать быстро и решительно, едва лишь узнают о назревающих событиях. А поскольку и сам он, и мистер Петтигрю из полиции поставили их в известность о положении дел, Аш ожидал по прибытии в Бхитхор застать в городе хорошо вооруженный отряд солдат либо полицейских или хотя бы узнать, что майор Спиллер занимает один из княжеских гостевых домов в Рам-Багхе.

Меньше всего он ожидал обнаружить, что ни один полномочный представитель раджа в Бхитхоре не появился и, судя по всему, не собирается появляться. А теперь, когда ворота княжества закрыты и он, Сарджи и Гобинд отрезаны от внешнего мира, будет очень трудно или вообще невозможно передать какое-либо сообщение британским властям – разве только воспользоваться тайной дорогой Букты, но этот окружной и трудный путь до Аджмера займет слишком много времени и окажется бесполезным. Наступил жаркий сезон, и если раджа умрет, его кремируют уже через несколько часов, а вместе с ним Джали и Шушилу.

– Я не понимаю, – говорил Аш, расхаживая взад-вперед по комнате над лавкой, точно волк в клетке. – Положим, одна телеграмма могла затеряться, но не все же четыре! Такого быть не может. Кака-джи и Джоти, безусловно, предприняли какие-то шаги. Они-то уж знают, на что способны эти люди, и Мулрадж знает! Они наверняка предупредили власти в Шимле. На самом деле они, вероятно, телеграфировали прямо вице-королю и генерал-губернатору Раджпутаны. Однако, похоже, никто и пальцем не пошевелил. Я не могу понять. Не могу!

– Успокойся, друг мой, – увещевательно сказал Сарджи. – Кто знает, может, сиркар уже заслал сюда переодетых агентов?

– Да какой в этом толк? – раздраженно спросил Аш. – Что, по-твоему, могут сделать два или три шпиона – пусть даже шесть или дюжина – против всего Бхитхора? Здесь нужен какой-нибудь высокопоставленный сахиб из политического департамента или полиции, с двумя, самое малое, ротами солдат или с сильным полицейским подразделением, например сикхами. Но ничто не свидетельствует о намерении правительства Индии вмешаться в это дело, а теперь граница закрыта и его шпионы – если таковых сюда заслали, в чем я очень сомневаюсь, – не могут покинуть пределы княжества. А мы с тобой ничего не можем сделать. Ничего!