Дядя хмыкнул.

— Сабуров на тебя стучалку написал, — сказал он. — Вчера, прямо сразу после того, как ты с ним в вестибюле поцапался.

Игорь посмотрел на Дядю очень внимательно.

— Пишет, что ты стал опасен для Службы, — продолжал тот. — Что у тебя личные мотивы окончательно перевесили долг профессионала.

— Павел Семенович, может, вы мне и вправду дядя? — произнес Игорь задумчиво.

— Не зазнавайся. Особо пристальный интерес с моей стороны ты вызвал только минувшей ночью. Тут-то я и поднял твой файл. Увлекательное было чтение, ничего не скажешь.

— Я на Службу не просился, — заметил Игорь.

— Не прячься за Волкова, — сказал Дядя. — Перестань. Ты сам по себе личность, ты Службе интересен как Бойко, а не как Волков. Я бы на твоем месте, наоборот, гордился…

— Тем, что мой близкий родственник — пугало и страшилище? Слуга покорный… — Игорь отвернулся и помотал головой.

— А ты в курсе, почему его боятся? — спросил осторожно Королев.

Игорь вздохнул. Сейчас главное — не проболтаться. И продолжать игру, отвечая старшим с тех позиций, на которые он успел продвинуться до прошлого вечера. Игорь действительно расспрашивал об отце всех и вся. Но те на Службе, кто мог бы ему рассказать хоть немного правды о Волке, знали, что Игорь — его сын. И молчали. А те, кто не знал, распространяли дурацкие слухи и ничего интересного сообщить не могли.

— Я уверен, что он был сенс, — пробормотал Игорь. — А я — нет.

— Почему «был»? Он до сих пор сенс.

— Да поймите вы! — вскричал Игорь, наливаясь кровью. — С того дня, как Волков пропал, он не проявил ко мне ни малейшего интереса! Я его не видел двадцать лет! И видеть не желаю! Вы же мне больно делаете, господа, что, непонятно? Он для меня человек в прошедшем времени! Все равно что умер! Да я и привык к мысли, что он умер! Ух, ё-моё!..

— Но ты же вычислил, что он жив, — сказал Королев очень мягко и уважительно.

— Это головой! — прошипел Игорь, утирая пот со лба. — А сердцу приказывать смысла не было.

— Хочешь, мы сейчас искренне извинимся? — предложил Дядя.

— И оставите меня в покое?

— Нет.

— Ну и не извиняйтесь. Простите, господа. Я не думал, что это будет для меня так болезненно. Давайте лучше я перед вами извинюсь за свою истерику дурацкую…

— Кофе, — пробормотал Королев. — Тебе, Паша, с сахаром…

— А Игорю еще и со сливками, — сказал Дядя озабоченным тоном. — Давай-ка, мил-друг, отправляйся спать. Ты уже повторяться начал. А я тут без тебя как-нибудь.

— Ни. За. Что, — раздельно произнес Королев, вглядываясь мутными глазами в клавиши на столе и пытаясь набрать код вялым пальцем. — Я тоже Волку был не чужой, значит, и я несу часть ответственности.

— Все мы ему оказались чужими, — вздохнул горько Дядя. — Даже сыновья…

— Чего-о? — пробормотал Игорь.

— Удивительно, — сказал задумчиво Королев, перебирая стопку фотографий. Принтер выбросил еще две, и он положил их на стол отдельно. — Сколько раз я эти фотки видел и все равно никак оторваться не могу. Мистика какая-то.

— Никакой здесь мистики нет, — пробурчал Дядя, сосредоточенно вглядываясь в разложенные перед ним отпечатки. Игорю показалось, что Дядя рассматривал эти снимки еще чаще, чем Королев. И один, запершись в кабинете. Слишком уж он любовно к ним относился.

— Нет мистики, — повторил Дядя. — Есть люди выдающиеся. И больше таких не делают. Вот разве что Игорек — приятное исключение.

— Который, старший?

— И старший, и младший. Младшие то есть. Это кровь, старина. Насквозь гнилая старая добрая голубая кровь. Все было отмечено, зафиксировано, запротоколировано. Совершенно четко. И у Ларина, и у Костенко, и у Волкова за последние два столетия в роду доминировал экстерьер отцов. А то, что они между собой здорово похожи, — это первое впечатление. Если присмотреться, не так уж много сходства. Просто одна порода.

— Да еще какая… — протянул Королев и поднял глаза к потолку навстречу какому-то своему воспоминанию. Видимо, это было интересно, потому что задумался он глубоко.

— А с другой стороны, — сказал Дядя, отрываясь от фотографий, — говорят, те, кто увидел Костенко и Ларина вместе, были просто в восторге.

— Отвыкли холопья на барина глядеть, — сказал Королев небрежно. Дядя закусил губу и с интересом на него посмотрел.

— Ты-то, брат, не из графов Шереметевых, — заметил он веско.

— Уж и помечтать нельзя. Может, у меня бабушка согрешила с водолазом.

Старшие дружно рассмеялись.

— Так обидно не знать своей родословной… — вздохнул Дядя, поворачиваясь к Игорю. — Проклятье нашей страны. Слишком много архивов погубила красная смута. И слишком многим заткнула рты. Все мы теперь Иваны, не помнящие родства.

— Допустим, не все, — сказал Королев, тоже поворачиваясь к Игорю. — Ты до какого века знаешь свои корни?

— До середины восемнадцатого, — ответил Игорь, скромно опуская глаза.

— А вот Тим Костенко, если верить слухам, знал свою родословную вплоть до тысяча триста четвертого года, — сказал Дядя. — Но получил он эту информацию, только достигнув совершеннолетия.

— Потому что большевики уже накрывались медным тазом, — добавил Королев, — и старики решили, что больше не опасно разевать рот. А до этого молчали, как партизаны.

— А Витя Ларин, кстати, так и не выяснил ничего о себе толком. Потому что у него и папа работал на КГБ, и мама работала на КГБ, и всем в жизни они были обязаны тоже КГБ. Хотя кто его знает, как сложилась бы их судьба, если бы их родителей в свое время не репрессировали. Вот завязка интересная, да? И характерная для прошлого века. Сначала «органы» растоптали тех, кто тебя породил. А потом вербуют тебя, упирая на то, что ты сын врагов народа и, если не будешь сотрудничать, из грязи не выберешься.

— Как же они должны были ненавидеть своих предков за это… — протянул Игорь задумчиво.

— Он самый умный в Спецотделе, — в который уже раз гордо сказал Дяде Королев.

Дядя кивнул.

— Да, на этом родителей Ларина и поймали. Как и многих других. На ненависти к своему происхождению, к предкам вообще, а в итоге — и к Родине. Что есть твои корни, как не твоя Родина — правда, Игорь? А Родину любить нужно. Тот, кто ее не любит, не чувствует движений ее души, не понимает, чего она хочет, становится либо диссидентом, либо агентом политического сыска. Они стали и тем и другим сразу. И за это «органы» позже отыгрались на их сыне.