– Это и есть классика, дурак, – Рок-н-ролльщик, кажется, вообще не обиделся. – Этому сказанию знаешь сколько лет? Со времен основания Государства слагают такие песни.

– Да что толку слагать? Известно же, что выдумка это все. Не было никогда никаких детей, потому что если ты родился в мире снов, в реальность ты никогда не попадешь. Это закон.

– Закон можно и обойти… В конце концов, именно этим мы и занимаемся. Революционерка, а ты что думаешь?.. Революционерка?

Саша молчала. Гитара в руках у Рок-н-ролльщика не звенела больше струнами, не издавала больше музыку. Журчала весело речка, но аккорды – кажется, именно так это называется – все играли и играли у нее в голове. Отчего-то резанула по сердцу тоска, остро запахло маем и бессонными ночами, и сердце сжалось: захотелось плакать.

То самое чувство. Чувство, не дающее ей покоя, вновь появилось в голове, и Саша опять увидела троллейбус – будто наяву. Троллейбус подмигнул ей ярко-зелеными фарами и растворился в воздухе, как не бывало.

И вроде обычная бардовская песня, и вроде старая легенда, но отчего так тяжело и больно на сердце? Отчего наворачиваются слезы? Отчего Саше так сильно сейчас хочется взлететь – но лететь не с кем и некуда?

– Не знаю. Правда, не знаю. Дядь Рок-н-ролльщик, а спойте, пожалуйста, еще что-нибудь.

Туристы все дальше и дальше плыли по реке, приближаясь к Шишижному озеру. Альберт Андреевич каждые пять минут сверялся с картой, покрикивая на нерасторопных гребцов, Атеист считал оранжевые облака, заводя с Альбертом Андреичем спор о политике. Эрик, молчал, как всегда, глупо, но так по-домашнему улыбаясь и поглядывая на гитару. Поварешка сидела на корме, поджав под себя ноги, и читала книгу – Саше казалось, что книга очень знакомая, но стоило только скосить глаза, чтобы прочитать название, то буквы расплывались или менялись местами, превращаясь в полную бессмыслицу.

А Рок-н-ролльщик все пел и пел, и слова его песен резали Саше по живому, открытому юному сердцу.

* * *

На Шишижном озере, как всегда, было тихо и спокойно. Разве что раздавалась какая-то инопланетная птичья трель – не в семи октавах, конечно, но уши не сворачивались в трубочку. Светило и пригревало оранжевое солнце, заставляя жмурить глаза от удовольствия и вытягиваться по струнке. Только бы побольше лучей схватить! Только бы побольше тепла сберечь!

– Ну, что ж, – командовал Альберт Андреевич, бодро спрыгнув на землю. – Атеист – лодку пришвартуешь. Поварешка, с тебя палатка. Рок-н-ролльщик, ты по-английски шпаришь, хватай удочку и тащи с собой Музыканта, будете наживку копать.

– А почему с Музыканта?

– А у него страх свежий. А ты, Революционерка, – крючковатый палец уперся Сашке в грудь, – пойдешь со мной.

– Смотри, все просто, – Альберт Андреич вытащил рыболовные снасти. – Шишиги питаются страхом. Они, понимаешь ли, не отлипнут, пока весь страх не съедят. Твари, конечно, дико приставучие, но какое у них мясо вкусное!

Они сидели у берега Кислотного озера, поджав под себя ноги. Из рюкзака у Альберта Андреича сама собой посыпалась всякая всячина. Конфеты в блестящих обертках с диковинными названиями, фотоальбомы с давно сгинувшими людьми, книги, которые и не выпускались в печать никогда, банки с диковинными фруктами да тушенка в астрономических масштабах. Роясь в рюкзаке и отбрасывая ненужные штуки, Альберт Андреич гордо вытянул маленькую баночку из-под пюре.

– Это, дорогая моя Революционерка, концентрированный страх. Когда людям страшно, они испускают особые, понимаешь, волны. Кто-то сильнее, кто-то слабее. Эти волны и привлекают шишиг: они для них как конфеты для нас с тобой. Сейчас вот открою банку… Смотри внимательно!

Осторожно открыв банку, Альберт Андреич отошел чуть подальше, держа удочку наготове. Пальцы его дрожали от напряжения, на лбу выступил пот.

– Ветер влево дует, – пояснил он. – Страх, понимаешь, рассеивается. Так что давай, дуй вправо, не дай бог на тебя залетит. Будет не очень приятно. Смотри! Смотри-ка! Бежит, чертовка!

Выпрыгнув из воды, по песку потрусило нечто среднее между крысой и собакой. Отряхнулось от воды, и черный пушистый мех заблестел на солнце. Трусцой, воровато оглядываясь, шишига побежала к баночке и принялась есть страх, облизываясь и фыркая. Резцы ее все удлинялись и удлинялись, и тогда Альберт Андреич взмахнул удочкой.

Крючок впился прямо шишиге под загривок, и та заверещала, мелко перебирая всеми восемью конечностями. Крякнув от натуги, Альберт Андреич потянул за удочку, и шишига, нелепо трепыхаясь, упала в ведро.

– Ну-ка, попробуй сама, их сейчас столько на свежий страх набежит! Давай, давай!

Саша проворно схватила удочку. Шишиг, и правда, набежало так много, что, кажется, хватит не на один, а на два и даже три шишижных супа. Под солнцем было так весело, шишиги пронзительно пищали и трепыхались, покрикивал Альберт Андреич, а Саше ужасно не хотелось вновь просыпаться.

Отличное снотворное дали ей в аптеке. Надо будет купить еще.

Саша вышла на покинутую людьми дорогу и рядом, словно по волшебству, возник черный «Кадиллак». Ей вообще нравились старинные машины, как у звезд рок-н-ролла. Когда-нибудь, когда она станет взрослой и, может, даже закончит школу – хотя Саша не уверена, что доживет, это же такая вечность – то она обязательно сдаст на права и купит себе такой же.

Во сне машиной было управлять очень просто: знай, жми на все рычаги, крути баранку да слушай «Скорпов», которые раздаются по динамику на все безлюдное шоссе. Сквозь открытое окно теплый ветер дул Саше прямо в лицо, и она ощущала себя взрослой и самостоятельной как никогда.

Солнце светило прямо ей в глаза, и Саша почувствовала, как становится тепло на душе. Она не хотела больше ничего, только ехать по этому огромному, уходящему вдаль шоссе, слушая рок-н-ролл и погружаясь в собственные мысли, которые стали светлыми-светлыми, прямо как вечером перед днём рождения. Мимо мелькали безлюдные заправки, мотели и ресторанчики на дороге, в которых наверняка ее ждал теплый прием – «о, люди захаживают к нам довольно редко, так что мы всегда рады вас видеть» – «что закажете?» – «не хотите ли омлет по рецепту нашего повара, это отличный омлет, ветчина и сыр, ничего другого» – «хорошего вам пути, вот, возьмите открытку».