Он не договорил, и Светлый хрипло спросил:

— То ли, Ромик…

Тот усмехнулся в усы и ответил:

— Это и предстоит выяснить. Я сам буду мозговым центром, потому что это дело отчасти стало нашим семейным. Никто из моих доблестных пращуров не смог вывести на чистую воду убийцу в «Петрополисе», а я уверен, что смогу!

Взгляд адвоката остановился на инвалидном кресле Лялько, и тот, правильно истолковав его мысль, заявил:

— Да не смущайся ты! Многие уверены, что если я инвалид, то ни на что не способен! Но лучше быть не в состоянии пользоваться ногами, чем головой! Да, я редко выезжаю на место происшествия, почти никогда не отправляюсь на оперативное задание. Но ведь я не один! Мои дети с честью продолжают мое дело! Наше дело! Так что я буду держать руку на пульсе и анализировать доставляемую мне информацию, если надо, и в «Петрополис» наведаюсь, хотя необходимости в этом пока что не вижу. А мой старший сын Роман займется альтернативным расследованием.

Он подкатил к столу, нажал кнопку, и через несколько мгновений дверь кабинета бесшумно распахнулась, и на ковер вступил молодой темноволосый мужчина, он пожал руку Светлому и молча подошел к отцу.

— Моя правая рука, точнее, мои ноги! — усмехнулся Лялько и постучал по подлокотнику инвалидного кресла. — У меня, несмотря на то, что в органах уже давно не работаю, сохранились связи. Так что не составит труда узнать, чем же занимаются наши доблестные оперативники, пытающиеся узнать, кто убил несчастную девицу и оттяпал ей кисть, что немаловажно, левой руки. Впрочем, для сыскарей это как раз неважно, они ведь расследуют конкретное преступление, не пытаясь поставить его в ряд всех иных, имевших место в «Петрополисе» за последнее столетие. А мой предок был уверен, и я полностью разделяю его точку зрения: прийти к истине можно, только приведя все эти злодейства к общему знаменателю!

А затем, взяв со стола бутылку, на дне которой плескались остатки раритетного виски, с улыбкой искусителя спросил:

— Ну что, Генрих, еще бокальчик?

…Когда адвокат, весьма подшофе, но все равно державшийся с достоинством, удалился, Лялько-старший помрачнел и, когда в кабинет вернулся сын Роман, задумчиво произнес:

— Что же, новое преступление в «Петрополисе»…

Сын кивнул и заметил:

— В последний раз нечто подобное имело место за несколько лет до моего рождения…

Отец, подъезжая к Роману, сказал:

— Да, и на этот раз снова отсутствует кисть левой руки. Я не буду говорить, что это значит! Ты и сам понимаешь…

Сын кивнул, а отец продолжил:

— Но ворошить прошлое всегда чревато.

Словно о чем-то размышляя, он, резко повернувшись в инвалидной коляске, подъехал к столу, взял папку и протянул Роману.

— Здесь самая свежая информация, полученная по моим каналам. Наши друзья-опера будут, конечно, рыть землю, желая достать из-под земли убийцу, не исключено, даже презентуют его общественности, как это, собственно, всегда и было, надо же успокоить взбудораженную публику. Но мы-то знаем, что не знают другие, — благодаря запискам Романа Романовича…

Сын взял папку и произнес ровным тоном:

— Я тебя не разочарую, папа.

А Лялько-старший, глядя на него, тихо пробормотал:

— Я и не сомневаюсь, сын, я и не сомневаюсь…

Три дня спустя

Роман Лялько заглушил мотор и посмотрел на серую многоэтажку, возвышавшуюся неподалеку. Последний свидетель еще не приехал; судя по информации, полученной из редакции желтого листка «Бульвар-экспресс СПб», он был на интервью и должен вернуться домой после семи…

Точнее, должна, потому что речь шла о свидетельнице.

Расположившись за рулем, Роман достал блокнот и, медленно его листая, одновременно не упуская из виду подход к подъезду многоэтажки, прошелся по информации, полученной от всех прочих свидетелей, которых он за два дня успел посетить и допросить.

Конечно, не допросить, ибо таких полномочий у частного детектива нет, а всего лишь расспросить, однако Роман помнил, чему его учил отец, — главное, не о чем спрашиваешь, а как…

И таким образом любая короткая светская беседа вполне могла превратиться в напряженный и, главное, информативный допрос.

Первым он навестил того человека, на которого они работали: Михаила Георгиевича Прасагова.

На Романа он произвел двоякое впечатление: вроде бы умеет расположить к себе, однако ясно, что палец такому в рот не клади — откусит вместе с рукой.

С левой кистью?

Говорил олигарх вдумчиво, однако было ясно, что «Петрополис» для него, как и для его предка, это не игрушка или каприз, а гораздо больше.

И устраивать в отеле преступление, которое привлечет внимание СМИ, вместо того чтобы как можно скорее отремонтировать и открыть гостиницу, было бы со стороны владельца не просто глупо, а убийственно глупо.

Прасагов заявил, что в мистику и проклятие номера 184 не верит. Но Роман понял: нет, верит. Еще как верит…

Однако олигарх не считал, что это некий призрак, материализовавшийся внезапно в проклятом номере, отрубил несчастной Виктории Селезневой кисть левой руки и исчез. Он придерживался замысловатой теории, что «Петрополис», в силу неведомых, наукой пока что не объяснимых причин, являлся своего рода средоточием зла, которое концентрировалось в номере 184.

— Это как геопатогенная зона, — пояснил Прасагов, — или как Бермудский треугольник. И квинтэссенция этой, назовем ее, силы привязана к номеру сто восемьдесят четыре. Нет, это не врата в другой мир или тем более в ад. Скорее, это своего рода излучение, радиация зла, которая лишает разума любого, кто останавливается в том номере, и провоцирует его на преступление!

— Но отчего подобная локализованность? — поинтересовался тогда Роман. — И привязанность именно к номеру сто восемьдесят четыре? Тем более «Петрополис» — не таинственная пещера и не затерянное диковинное плато, то есть не природное образование, а творение рук человеческих. И, следовательно, в качестве источника радиации зла не подходит…

Олигарх, усмехнувшись, произнес:

— А кто вам сказал, что радиация зла — это природное явление? Оно может быть вполне явлением искусственным, вернее, рукотворным! Только рука эта была не человеческая и не божеская, а, так сказать, князя мира сего! Причем я имею в виду не наших жалких князьков из рода Кошкиных, а того самого, другого, рогатого князя, живущего в совершенно ином месте, однако время от времени выбирающегося на поверхность — например, в номер сто восемьдесят четыре «Петрополиса»!

Роман решил отказаться от споров по поводу природы зла и спросил, где Прасагов был в момент убийства. Пользуясь информацией из Следственного комитета, Лялько удалось вычленить интервал примерно в четверть часа, когда, по всей видимости, и произошло убийство Виктории Селезневой.