размеру. Один из этих верзил был недалеко от меня, и у него торчали ноги из-за камня, и он с завистью поглядывал в мою сторону, потом не выдержал и сказал: хорошо тебе, ты маленький, а вот мне что делать? Ну я посоветовал ему отрезать ноги до колен, и парень очень разозлился и даже навел на меня свою винтовку, а я прицелился в него. В общем, цирк, а так как адреналину в нас накопилось по бочке на брата, то могло произойти смертоубийство: свой своего. Но тут несколько пуль взрыхлили землю у ходулей великого парня, и он, наложив в штаны, отступил. А мы, оставшиеся, пробились к небольшой церквушке. Нас было трое: Парпат, Серега и я. И скажу откровенно, я не знал, как стреляют из РПГ, стоял за Серегой и дурачился: глядите, мне не страшно. А Парпат начал на меня орать, я ничего не понимал, пока Серега не объяснил: я сейчас выстрелю, из трубы сзади полыхнет огнем, и тебе оторвет башку. Ну я отошел от него подальше, а он выстрелил, и башня БМП взлетела на небо. Моя-то башка осталась цела, но вот интересно: кому сорвало голову вместе с башней подбитого БМП?

Заложник

С утра, когда в траве зажглась роса,

Повис в бурьяне, вроде колеса,

Сверкающий каркас полупрозрачный.

От выстрела его качнуло вдруг.

Схватить добычу выскочил паук,

Но, не найдя, ретировался мрачно.

Роберт Фрост

Послезавтра у Агунды день рождения, факт весьма приятный для души, но в смысле денег полная жопа. В прошлый раз приперся к ней без подарка и, набычившись, сидел в углу, пока не нажрался и не начал приставать к какой-то телке, надававшей мне пощечин. С тех пор Агунда не разговаривает со мной, бросает трубку, как только услышит мой голос. О жестокосердная Агунда, ты хоть вспоминаешь меня? Ну хоть изредка? Я вот не могу забыть тебя и слежу за каждым твоим шагом. Про операцию я тоже слышал. Беса мне рассказал, а ему – операционная сестра, с которой он спит во время ее ночных дежурств. Ну да черт с ним, с Бесой, он не пропадет, его похоронят, он из могилы вылезет невредимый, да еще покойников ограбит. Чувак неубиваемый, чего не скажешь о наших отношениях, милая. Зачем ты позволила хирургу вынуть из своей попы осколок? Тебе ведь самой нравилось, когда я перекатывал его туда-сюда. Прижаться бы сейчас к твоим сладким, пахнущим дыней попочкам и целовать их, целовать…

Нет мочи сидеть дома, пойти, что ли, в город искать твои формы в других девушках? Агунда, милая, я куплю тебе на день рождения цепочку с кулоном, кольцо из червонного золота и сережки с брильянтами. Давай обручимся? Проблемы с жильем я тоже решил. Помнишь дом на улице Д? Ну который тебе нравился? Теперь он наш. Правда, надо будет убраться в спальне, куда залетел снаряд. Мы с Бесой уже отскребли хозяев с одной стены и только хотели почистить другую, как отключили воду. Любимая, прости, – и я вылижу комнату языком, а осенью сыграем свадьбу.

М-да, кругленькая сумма понадобится для всей этой фигни. У кого бы взять в долг? Рябой больше не даст – его жена разорила, ребята тоже на бобах сидят. Придется брать заложника. Закинул я автомат на плечо, рассовал магазины в карманы и вышел на улицу. Возле дома соседа Кола я встретил обжирающегося черешней Кажаха. Терпеть не могу эту скотину. Он такой большой, хитрый и подлый. Здороваюсь с ним, чтоб он подавился.

– Куда это ты, в таком полном снаряжении? – спрашивает Кажах, переводя взгляд с оружия на мои набитые боеприпасами карманы.

Не люблю я кривить душой и рублю правду-матку:

– За заложником.

– Можно мне с тобой?

– Как хочешь, – говорю.

– Хочу, – говорит.

Дошли мы с ним до пустого здания суда, свернули направо и начали подниматься по трассе к ТЭКу. Кажах мне все про Бежо Хетагури из Ачабета толкует. Зверь, говорит, был, не человек. Он, мол, и в Заре отличился: ходил по трупам и добивал раненых. Как можно вообще стрелять в безоружных?

– На войне, – говорю, – всякое случается.

– Есть на свете Бог, – крестится Кажах. – Бежо сам потом нарвался на засаду возле Приси. В машине, кроме него, все погибли, а он, дурак, вместо того чтоб застрелиться, сдался.

– Ты был там, что ли? – спрашиваю я, задыхаясь на подъеме.

– Нет, я потом пришел, когда ему отрезали уши.

– Зачем?

– Как зачем? Он же в женщин стрелял, стариков, детей… Десять автоматов и четыре «Волги» предлагал в обмен на свою жизнь, представляешь?

– Сумасшедший выкуп, – говорю.

– Да, неплохой, – облизывается Кажах. – Ребятам тоже по душе пришлось такое предложение, и они собрались его отвязать, но тут кто-то спросил: Бежо, вот мы тебя сейчас отпустим, скажи честно: будешь еще воевать против нас? Тот от пыток совсем спятил и как начал орать: если я выберусь отсюда, клянусь, младенца и того не пожалею! Тут один из наших и воткнул ему в глаз вилку.

– А потом что?

– Да ничего, сунули его в котел и сварили…

Вдруг Кажаха укусила оса, и мы побежали, отбиваясь от налетевших на нас жалящих насекомых. У поста ГАИ перевели дух и, почесываясь, подошли к перекрытой мешками с песком дороге. Возле пушки на матрасах лежали омоновцы, один из них спросил, куда мы идем. Вместо ответа я презрительно сплюнул и быстренько перелез через баррикаду в надежде на то, что Кажах струсит и не перейдет черту укреплений. Однако ошибся, он шел за мной, как нанятый, видать, поживу почуял. Ладно, пусть идет, потом с ним разберусь.

Мы сошли с трассы и через заросшее поле двинулись к бензоколонке. На нейтральной территории всегда страшно. Можно запросто нарваться на засаду, и все: участь Бежо Хетагури из Ачабета. Лучше сразу застрелиться, чтоб потом не молить о смерти. Бог в таких случаях ничего не слышит, зато дьявол глядит в оба. Бежо, наверное, до последнего думал, что это не с ним происходит.

Я посмотрел на распухшего от осиных укусов Кажаха, и мне стало не по себе. Еще сдохнет, думаю, потом тащи на себе этакую глыбу. И оружия у него нет.

– Ты бы шел домой, – говорю ему тихо, чтобы враги не услышали. – А то еще лопнешь.

– Чепуха, – шепчет Кажах и чешется как сумасшедший. – Я всегда так раздуваюсь после пчелиных укусов.

– Так ведь это не