– Не вредит ли фантастике излишняя ориентированность на «массовку»?

– Каждому человеческому селению положен сказитель, по вечерам рассказывающий увлекательные истории о богах и героях, о плутах и веселых вдовушках, а односельчане слушают. Незаметно для самих себя делая выводы: оказывается, любовь – далеко не всегда потная возня на сеновале; благочестие – не снаружи, а внутри; ненависть – плохой советчик; зависть в первую очередь съедает самого завистника, а дурак – это, возможно, не общепризнанный юродивый, а ты сам, со всей своей мелкой мудростью…

– Вы «коммерческий» автор. Чувствуете ли ответственность за тех, «кого приручили»? Что дает Вам понимание факта: я, как говорится, вышел в тираж? Ведь реальные последствия…

– И ты?! И ты, сволочь?!.

(Дальше неразборчиво вследствие повреждения диктофона.)

Постигни дзен!

Ударь эстета

Ногой по яйцам.

Я говорю о наспех сляпанной на продажу писанине, а мне толкуют о крови сердца, а? Договор с мамоной вы кровью сердца подписываете?..

Из выступлений на форуме В. Снегиря

…растащили, увели журналюгу, из рук вырвали, не дали, не позволили!.. дайте, дайте вмазать, глотнуть, хлебнуть фунт лиха, Эдик, зараза, почему ты уехал в Хайфу, Эдик, мне тебя не хватает, помнишь, как мы под шашлычок и вдохновенье, эти козлы, Эдик, они рогатые, у них душа сальной коростой заплыла, ты представляешь, этот мужеложец пишет: «Ваши слова вызывают у меня подозрение о том, что Вы недостаточно ознакомлены с литературой сего мира для того, чтобы полагать, что невозможность или затрудненность восприятия Вами какого-либо текста является убедительным свидетельством отсутствия стиля…», – ты понял © Майор Петров, он считает свое сальто раком прогнувшись за наличие стиля, нет, ты понял, он в белом фраке мехом наружу, в белых тапках, а я в «белочке», я теряюсь с ответом, базарить глупо, стыдно, но в боку дырка, и оттуда течет; да, Наташа, помню, конечно, мы согласились, что на хрен никому не нужны, а Борух смеялся тихо и печально, и через три месяца – некролог, никому на хрен не нужный, одна яма, насквозь, через печень штыковой лопатой, и пластинка заела, пилит старухой поперек: «Над опальной могилой поэта в ночи продавать его книги сошлись толкачи…»; детка, я еще недостаточно стар, чтоб любить школьниц, пойми, детка, тебе хорошо, ты ценишь слоганы и глянец, тебе чихать на язвы под корешком, говоришь, что папы и должны шарахаться от драйва, но я не папа, я всажу, детка, и пойду от вражьего тела с песнею, как шутил Владимир Владимирович, лелея морковку в петлице, нет, не друг, нет, не мой друг и не коллега, он застрелился, когда его достали такие детки, как ты, давай споем в терцию, вот гитара, я подстроюсь, трезвый, я еще слышу, когда диез ломает струну, ну, хором: жили-были попугаи, попугаи-молодцы, крали в стаде попугаи каждый день по три овцы, пили водку попугаи, заедали калачом, как их только не ругали – все им было нипочем…

– Не надо, Володя. Не пейте так много. Я понимаю, вас корежит…

…увели, развели на мизинцах, украли детку, облобызали, лабаз в зале, где пиво, здесь точно было пиво, сладкое, душистое, я видел, Василий Туруханыч! – твой сраный альманах меня выколебал на фиг, твои гады хоть бы позвонили, сказали, так и так, ранний рассказ, я б почистил, запятушки выскреб, а ты меня кинул, точно, кинул, с тебя причитается, давай за жизнь, давай писать кровью сердца, – ты знаешь, до чего больно, когда писаешь кровью сердца?! Ни хрена ты не знаешь, Молох, Ваал, пожиратель талантов, овечьи ножницы, ты режешь крайнюю плоть до сердцевины, по живому, Туруханыч, мясник! – люблю, обожаю, дай чмокну в мозжечок, Варя, радость с косой до ложбинки, до ущелья меж ягодками золотыми, под небом золотым есть город голубых, не уворачивайся, гони фэна прочь, фэн злобен, фэн не любит Варечку, скрипит, интересуется: «Что это за автор с косой?»; надо объяснить смешному – автор, с косой, в саване, я знал его, Горацио, где гитара, давайте хором: жили-были попугаи за углом, где баобаб, всех любили попугаи, что ни день, меняли баб, все играли попугаи в преферанс и в домино, чем их только не пугали – не боялись все равно…

– Успокойтесь, Володя. Вы привыкнете. Все рыцари привыкают.

– А вы? Вы, Тамара Юрьевна, королева! Привыкли?!

– Да. Привыкла. Просто однажды я проснулась старой, а для нас это край бассейна. Мокрая плитка, запах хлорки и лесенка наверх, в раздевалку. Не бойтесь, Володя, вы никогда не станете старым. У вас не получится.

– Я сейчас! Всем! Начистоту…

– Глупости. Прекратите истерику. И потом, Володенька, милый, вы даже представить не можете, сколько оруженосцев мечтает стать рыцарями и сколько кнехтов – оруженосцами! Ради бога, кричите как резаный, сорвите глотку – вас шумно поднимут на смех, но в душе, в сердце они затаят надежду однажды самим выйти в тираж, вступить в Орден… Думаете, вы первый проговариваетесь? О, самому попасть в себя, увидеть, сунуть пальцы в язвы, дать точное описание: оруженосцы убеждены, что мемуары – лучший вид сказки, что достоверность бросит их в объятия толп! Наивные старцы, они завидуют вам, мудрым соплякам, пьяным, шумным, некрасивым…

– Тамара Юрьевна! Тогда зачем?.. Зачем вы…

– Я очень плохо выгляжу, Володя?

…слушайте, я расскажу притчу: «Старик-отец собрал сыновей, дал каждому купюру в сто баксов и велел порвать, – сыновья с легкостью исполнили приказ отца, и тогда старик разменял сто баксов на рубли, и велел сыновьям порвать целую пачку. „Вот, – сказал мудрый папаша, – теперь вы знаете, что сила – в единении…“

– Вы чудесно выглядите, королева. Вы просто очень-очень старая…

– Спасибо на добром слове. Ломка, дикая ломка, но я не могла иначе. Каждую ночь, потом днем, я почти все время спала, Володька, дурачок, врагу не пожелаю… И тогда я сделала харакири. «Харакири по-Польских».

– Ваша последняя книга…

– Да, знаю. Стиль, постмодернизм, традиции Б-Литературы. В смысле, Большой. Сплю спокойно. Выдвинули на Букера. Наверное, дадут. Знаете, столько времени прошло… Сейчас уже успокоилась, бросила пить, но мне до сих пор его не хватает.

– Кого?!

– Тиража, Володя. Тиража. Мои вены просят его.

– Королева…

На колени, лбом в пол, не надо, не оттаскивайте, я должен, я поклонюсь Ее Величеству, и вы кланяйтесь, холопы, рабы, слушайте волю рыцаря Ордена: все кланяйтесь королеве! – дым смыкается, глушит, чьи-то руки, чьи-то слова, снегирь клюет мерзлую сладкую рябину, капли крови на губах…

– Хотите, буду безукоризненно нежный?! Нежный, королева! Я царь, я раб, я червь, я Бог! Нежный Червь… Госпожа моя, вы представляете, до чего иногда можно додуматься – Нежный Червь!.. Безукоризненно!..