Он машинально взялся за рычаги управления «Беркутом», чтобы ощутить это касание, доказать самому себе, что все еще жив…

Правый ступоход древнего агроробота вышел из грязи с надсадным, чавкающим звуком. Сердце Игоря билось ровно, медленно, глухо, когда он уклонил машину от роковой цепочки кустистых разрывов, которая начиналась от горизонта и уходила за горизонт, будто кто‑то вознамерился вспахать Дабог этим страшным, чудовищным плугом…

Новая стена перемешанной с огнем земли прочертила городскую окраину. Одно из зданий, у устья проспекта Беглецов, тяжко задрожало и вдруг начало оседать вниз, выбрасывая из‑под себя клубы белесой бетонной пыли.

Кто‑то орал в эфире, нечленораздельно, зло.

Смерть опять рушилась с клубящихся небес.

— Первый, твою мать! Куда вы бьете! Здесь же мы! МЫ!!!

Новая стена огня взметнулась метрах в двухстах от «Беркута», который проламывался сквозь заросли деревьев бао.

Осколки барабанили по броне машины, словно та попала под град.

— Отходим!.. — рвался в эфире чей‑то надорванный голос. — Паша!.. Паша!!!

Треск помех накатил рвущей перепонки волной… и сквозь него:

— Молись, сука… я выберусь отсюда!.. Тебе не жить, подонок!..

Вопли в эфире опять погасил треск несущей частоты, адский грохот близких разрывов, утробный вой и визгливый рикошет осколков.

«Беркут» шел, лавируя меж разрывов, содрогаясь всем своим корпусом, и Игорю казалось, что дождливый сумрак дня вокруг него превратился в кипящий, сюрреалистический ад, из которого нет спасения, и борьба — это лишь секундная отсрочка, ничтожная задержка неизбежного конца…

Орбитальный удар набирал силу с каждой секундой, и поднятая разрывами земля уже не опускалась, — казалось, что она встала на дыбы, повисла в воздухе, вопреки всем законам тяготения.

В этом рвущемся, грохочущем аду Игорь, по какому‑то внутреннему наитию, избрал единственно верное направление, — перешагнув через разбитую прямым попаданием дорожную развязку, от которой остались лишь огрызки железобетонных опор, он повел «Беркут» в теснину городских улиц.

Впереди, около перекрестка, в дыму мелькнул уже знакомый ему контур БПМ.

Не задумываясь, Игорь сжал гашетки обеих лазеров, и ослепительные росчерки когерентного света, сорвавшись с загривка «Беркута», полетели вдоль проспекта, уродуя мостовую, сбивая балконы, расцвечивая плотный, наполненный пылью и дождем воздух злой, неуместной радугой…

…

— Он идет! Он продолжает идти! Мы потеряли вторую машину поддержки!

…

Направленный кем‑то удар хлестнул вдоль проспекта валом перемешанного с дымом огня.

Асфальт дыбился, норовя ударить шагающего агроробота промеж ступоходов, в слабо защищенное днище. Вокруг тяжко оседали подрубленные взрывами стены зданий. Мимо рубки, едва не задев ее, пролетел, медленно вращаясь, кусок вывороченного взрывом бетонного поребрика.

В осиротевшей, опустевшей душе Рокотова царила сейчас одна мысль. Она билась неровным пульсом крови. Она двигала рычагами «Беркута», отводя его из‑под сокрушительных ударов.

Дойти… Дойти и вымести их прочь отсюда… Навсегда…

…Через квартал или два сенсоры «Беркута» уловили в кипящем вокруг аду слабый тепловой контур четырех планетарных машин, затаившихся в глубине здания, за выбитыми витринами универсального магазина.

Лазерный залп, расходясь веером ослепительного огня, подрубил несущие опоры, и многоэтажный дом осел, хороня под собой массивные тупоносые машины. Они даже не успели двинуться с места.

Если бы Игорь в своем жутком демарше по улицам погибающего города придерживался каких‑то правил, тактики, уловок, он бы погиб. Но им руководил не разум. Игорем двигало горе, похожее на безумие. Мысленно приговорив себя, он шел, продираясь тесниной улиц к тому месту, где под мерцающим пологом статис‑поля затаились орбитальные челноки пришельцев.

Им не было места на Дабоге. Они не имели права здесь быть…

Игорь не знал, что враг уже начал ощущать мистический ужас от тяжкой, отдающей роковой неизбежностью поступи его шестидесятитонного «Беркута».

…

— Входит в четвертый сектор! Это два километра до места посадки модулей.

— Нам не остановить его! Попал в правый ступоход… Кабина… Да, дважды навылет… Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО ИМ ДВИГАЕТ!

— Убираться отсюда! К черту! С орбиты!..

…

Нагумо, слушавший эфирную перебранку, хмуро посмотрел на тактический монитор.

— Поднимайте модули, — негромко распорядился он. — Планетарным машинам отступать.

Адмирал глядел через экраны тактического пульта на фигурки солдатиков, умирающих среди росчерков бледного огня и облачков дыма и недоумевал. Он смотрел на них, раздраженно размышляя о том, почему эти фигурки, так отчаянно снующие в дыму, не оправдали его надежд?.. Как мог один агротехнический робот сделать такое, пусть даже он оказался оснащен не виданным на Земле оружием?

Теперь ему предстояло долго размышлять над этим.

По рации доложили, что потеряна седьмая планетарная машина. Лазеры шагающего робота попросту разрезали ее на куски.

Это был разгром…

* * *

Приближаясь к месту посадки десантно‑штурмовых модулей, Игорь сквозь дым и пламя заметил маленькие сгорбленные фигурки, которые показались ему смутно знакомы.

Дважды контуженный, он уже почти не соображал, что и как делает Были мгновенья, когда Рокотову всерьез начинало казаться, что этот бой среди рушившихся домов, оседающих стен, яростных вспышек будет длиться вечно.

«Беркут» кренило на один бок. Поврежденные сервоприводы правого ступохода визжали и выли. Рубку шатало так, что целиться становилось попросту невозможно, но Игорь с лихорадочным безумством нажимал на спуск, как только индикатор зарядки начинал трепетно светиться тусклым вишневым цветом.

Левый лазер уже не сплевывал стрелы когерентного света — в нем что‑то угрожающе трещало, изредка с загривка «Беркута» начинали снопами сыпаться искры, но правая установка оставалась в строю, и веера холодных световых росчерков летели вдоль проспекта, начисто выметая мостовую, тротуары, сшибая вывески магазинов, вспучивая чудом уцелевшие витрины фонтанами стеклянной крошки…

Пульс крови стучался в виски глухими, редкими ударами.

Перед глазами Игоря плавал кровавый сумрак, в котором он едва мог различить показания немногих уцелевших приборов. Изредка его зрение прояснялось, и тогда он, как сейчас, например, мог трезво оценить обстановку вокруг изуродованного агроробота…

Это походило на бред больного человека.

Потрескавшиеся губы Рокотова что‑то беззвучно шептали, но в его глазах уже не было отражения души, внутреннего мира, проблеска мыслей, что так отличают обычную мимику человека.