На повестке дня стояло новое искусство. Непризнанные гении, абстракционисты и авангардисты, те, кто раньше прятался по котельным и дворницким, создавая в тиши свои невостребованные обществом шедевры, проводили теперь громкие выставки, устраивали вернисажи и продавали непривычные нашему зрителю картины за баснословные, тоже непривычные для нашего человека суммы.

Тут-то Александр и познакомился с Зинаидой Плотицыной.

Зинаида была утонченной женщиной с вечно затуманенным взором и загадочной фигурой. Взгляд ее был затуманен оттого, что она постоянно пребывала в творческом поиске, а фигура казалась загадочной, потому что Зинаида вечно надевала на себя, поверх сильно вылинявшей клетчатой мужской рубахи, которую прежде называли ковбойкой, несколько бесформенных, вытянутых на локтях свитеров. Сверху на свитера она навешивала несколько ниток бус, деревянных, самой грубой работы, или сделанных из зубов неизвестных науке животных. На худой конец годились и бусы из необожженной глины.

Остановив в углу кого-нибудь из зазевавшихся братьев-художников, Зинаида показывала очередное свое ожерелье и устремляла вдаль туманный ищущий взгляд.

– Это, понимаешь, родной, настоящая осина из наших, родной, российских лесов! Натуральная осина! Понимаешь, родной? Чуешь, какая от нее исходит незамутненная сила? Хочешь припасть к ее источнику?

Художники по большей части спешили уклончиво согласиться с Зинаидой и немедленно ретироваться. Однако когда Плотицына остановила Александра Коврова, наш герой глубоко вздохнул и решительно бросился в источник незамутненной силы. Он уже прочел несколько восторженных отзывов о работах Зинаиды и почувствовал исходящий от нее бодрящий запах успеха.

В то время Плотицына проходила свой сиреневый период. Все ее работы были выполнены в изысканной сиренево-фиолетовой гамме.

Она написала целую серию «сиреневых девушек», которых для простоты и порядка просто нумеровала. Особенный успех имела «Сиреневая девушка номер шестнадцать», в чертах которой явственно угадывалось сходство с самой художницей – тот же затуманенный поисками истины взгляд сиреневых глаз, те же бесформенные сиреневые свитера, только вместо ног у сиреневой девушки были автомобильные колеса с цельнолитыми титановыми дисками, а вместо рук – металлические манипуляторы. Подводя Коврова к своей любимой работе, Зинаида по-хозяйски прихватывала его за локоть и вещала трагическим контральто:

– Ты видишь, родной, какая от нее исходит подлинная сила? Это ведь наша исконная, незамутненная краса! Хочешь припасть к ее источнику?

И Ковров послушно припадал к источнику. Вскоре «Сиреневую девушку номер шестнадцать» приобрел известный немецкий коллекционер, и слава Зинаиды Плотицыной поднялась, как тесто на свежих дрожжах. Ковров благополучно грелся в лучах этой славы. Помимо сиреневых девушек Зинаида написала полтора десятка сиреневых стариков, в которых нельзя было не усмотреть источник подлинной мудрости.

Позднее, прислушавшись к голосу времени, она выполнила портрет «Сиреневого рэкетира». Рэкетир имел особенный успех, а когда его купил пожелавший остаться неизвестным любитель искусства, заплатив втрое больше, чем немецкий коллекционер, судьба Зинаиды была определена. Она прекратила творческие искания, поставила крест на наметившемся оранжевом периоде и принялась поточным методом штамповать «сиреневых рэкетиров». В определенных кругах стало модным приобретать собственный портрет в сиреневой гамме работы Зинаиды Плотицыной и говорить приглашенным домой коллегам:

– Понима-аешь, брателло, это круто! У самого Винта такая точно картина висит! Только у него колеса от шестисотого «мерса», а у меня, гляди, от «Феррари»! Прикинь, как круто!

После таких слов брателло не мог ни спать, ни есть, пока сам не обзаведется такой же сиреневой картиной.

Правда, братья по цеху начинали коситься на Зинаиду и поговаривать, что она лишилась своей незамутненной силы и вообще променяла божий дар на медную монету, но эти разговоры всегда можно было списать на банальную зависть. Тем не менее благосостояние Зинаиды неуклонно росло, росла и ее популярность в определенных кругах. Ковров наконец настоял на том, чтобы законным образом оформить их отношения. Зинаида, которая до того пренебрежительно отзывалась об узах брака, неожиданно проявила удивительный энтузиазм и даже потребовала полноценное церковное венчание.

– Понимаешь, родной, – говорила она очередному коллеге, приглашая его на церемонию, – это наше исконное, подлинное. Источник, понимаешь, незамутненной самости.

Церемония прошла на высшем уровне, и Зинаида ради нее даже отказалась от привычных клетчатых рубах и грубошерстных свитеров.

Получив официально статус мужа, Ковров принялся с удвоенной силой выбивать дивиденды из славы и заработков жены. Первым делом он выстроил роскошный трехэтажный загородный дом, на который ушли все деньги, вырученные от продажи «сиреневых рэкетиров». В тот самый день, когда дом был закончен, случилось непоправимое.

Зинаида в своем новом доме писала портрет очередного брателло. Однако на этот раз ей не повезло с моделью. Коллеги брателло, что-то с ним не поделившие, заложили в дом художницы мощный заряд взрывчатки, который и был взорван во время очередного сеанса. То, что не погибло при взрыве, уничтожил вспыхнувший сразу после взрыва пожар. Под руинами дома оказались похоронены сама художница, все ее работы сиреневого и прочих периодов, невезучий брателло, его неоконченный портрет и светлые надежды Александра Коврова.

Сам Александр в это время находился в городе, где обсуждал с дизайнером проект отделки третьего этажа. Поскольку от особняка остался только фундамент, вопрос отделки третьего этажа потерял актуальность, но дизайнер, разумеется, не вернул деньги за выполненный проект.

Александр был безутешен. Не то чтобы он так искренне оплакивал погибшую Зинаиду, но он снова оказался у разбитого корыта. От жены не осталось ни славы, ни денег, ни жилплощади.

Неугомонный Ковров в очередной раз вышел на свободную охоту. Как гончая, которая в утреннем тумане бежит по осеннему полю, опустив чуткий нос к земле и ловя в холодном воздухе едва ощутимый запах зайца или лисы, так он бегал по выставкам и презентациям, ловя своим крупным, подвижным носом единственный привлекательный для него запах.

И вскоре на его горизонте появилась Антонина Сфинкс. О ней все больше и больше писали в газетах и журналах, ее работы охотно выставляли крупные галереи Москвы и Петербурга. Ковров почувствовал исходящий от Сфинкс пьянящий запах успеха.

В глазах Коврова у Антонины имелось по крайней мере одно неоценимое преимущество, которое он особенно ценил после того, что случилось с предыдущей женой: работы Сфинкс, выполненные из особо прочных сплавов, не боялись пожаров.

Кроме того, она была моложе покойной Зинаиды, и фигура ее была не загадочной, а вполне ладной и аппетитной. Зато характер у Антонины оказался совершенно потрясающий. Все знали ее как уникальную стерву. Но все это выглядело в глазах Коврова вторичным и незначительным. Главное, что Антонина была удачливой.