Тот день перед лекцией по истории театра она никогда не забудет. И причина этому не ледяной холод на улице, а он… Алекс.

Дафна несколько раз видела Алекса в кампусе, но почти не обращала на него внимания, разве что отмечала про себя, насколько он по-американски хорош. Но в тот день, когда он вышел с докладом перед всей аудиторией, она поняла, что внешность может быть очень обманчивой. Алекс оказался не поверхностным красавчиком из привилегированной семьи, которому «нужно от симпатичной греческой девушки, как ты, только одно», как постоянно предупреждала ее мама. В тот момент, когда он заговорил, Дафна поняла, что у этого парня с васильковыми глазами – в голове не только футбол, пивные вечеринки и последний конкурс красоты женского студенческого клуба.

Алекс был в поношенной мятой рубашке и плохо отглаженных брюках-хаки. Когда он начал читать доклад, его голос дрожал и руки тряслись.

– Я считаю, что одни из самых великих, если не самые великие, строки в истории театра написал Кристофер Марло в пьесе «Доктор Фауст», – произнес Алекс. Он сделал небольшую паузу, оглядел всех присутствующих, а затем поднес лист к глазам и снова заговорил.

Дафна заметила, что, как только Алекс начал цитировать пьесу, его руки перестали трястись, а голос стал спокойным и ровным.

Так вот краса, что в путь суда подвигла

И Трои башни гордые сожгла!

Елена! Дай бессмертье поцелуем!

Ее уста мою исторгли душу.

Смотри, она летит. Верни ее,

Елена! Жить хочу в устах твоих.

В них – небо! Все, что не Елена, – прах!

Я – твой Парис! Пусть за любовь твою

Разграбят вместо Трои Виттенберг,

Сражаясь с жалким Менелаем, шлем

Я перьями твоих цветов украшу.

Я снова поражу в пяту Ахилла

И вновь к тебе вернусь за поцелуем.

О, ты прекраснее небес вечерних,

Одетых красотой несчетных звезд,

Светлее, чем блистающий Юпитер,

Представший пред злосчастною Семелой,

Пленительней, чем властелин небес

В объятиях лазурных Аретузы.

Лишь ты моей возлюбленною будешь![33]

Закончив чтение, Алекс с легкой кривоватой улыбкой снова огляделся в надежде уловить одобрение или хотя бы какую-нибудь реакцию однокурсников, но на него смотрели лишь покрасневшие пустые глаза. И тут он заметил девушку, рядом с которой в проходе лежал ворох одежды и стопка книг.

Встретившись с Алексом глазами, Дафна робко, но понимающе улыбнулась ему.

– Отличный выбор, молодой человек! – заметил профессор. – А теперь расскажите нам, что значат для вас эти строки.

– Я считаю, что это настоящее искусство, – заговорил Алекс, снова уставившись в свои бумаги, которые сжимал обеими руками. – Мне кажется, истинное искусство пробуждает чувства: любовь, ненависть, радость, страсть, сострадание, грусть. Искусство в любом его проявлении заставляет нас переживать эти чувства и помогает понять, что мы живые люди.

Алекс замолчал, чтобы перевести дыхание, оторвал глаза от доклада и снова посмотрел на Дафну. Она немного поерзала на месте и почувствовала, что у нее засосало под ложечкой.

– Эти строки заставляют меня думать о силе отношений, которые связывают мужчину и женщину, – продолжал Алекс, – и о том, как они на нас влияют. Я думаю о том, каково это любить женщину так сильно и с такой самоотдачей, что быть готовым пойти ради нее на войну и рискнуть жизнью своих друзей, как это сделал Парис ради Елены. И если искусство рождает эмоции, то этот отрывок не дает мне покоя. Меня преследует мысль, что от самого обычного поцелуя начинают петь ангелы и человек становится бессмертным… что поцелуй открывает врата рая.

На первый взгляд его выступление было бессмысленным. Ведь это всего лишь доклад, домашняя работа и не более. И все же, наблюдая за Алексом все время его пятиминутного доклада, Дафна забыла, что основное правило в среде иммигрантов – «держись своих», и чувствовала, что ее жизнь уже не будет прежней.

– Спасибо, Алекс! Молодец! – Профессор кивком головы отпустил его.

Взяв бумаги, Алекс пошел на свое место, к пустым стульям на верхних рядах зала. Усилием воли Дафна заставила себя отвести взгляд и принялась рассматривать узор на ковровом покрытии. Ей было слишком тяжело смотреть на него, зная, что такие парни, как он, не предназначены для таких девушек, как она. Но внезапно ее грустные размышления прервал шепот откуда-то сверху:

– Извини, тут не занято?

Не поднимая глаз, она почувствовала, что это он. А он не стал дожидаться ответа, они оба знали, что это необязательно. Алекс перешагнул через вещи Дафны – у него были длинные мускулистые ноги и потертые отвороты на брюках – и сел рядом с ней. Так он появился в ее жизни.

– Привет, я Алекс, – представился он и протянул ей руку. Его длинные ресницы трепетали, когда их глаза, черные у нее и голубые у него, снова встретились.

После лекции они отправились пить кофе, решив – что им было совершенно несвойственно – не ходить на оставшиеся занятия. Всю вторую половину дня они гуляли, разговаривали и пили кофе, держась за руки под столом: сначала едва касались пальцами, а к тому моменту, как солнце начало садиться, ее ладонь уже лежала в его ладони. Пришел момент, когда Дафна поняла, что пора возвращаться домой, иначе, если она задержится, родители будут волноваться. Алекс просил ее остаться, звал к себе в комнату в общежитии. Она тоже всей душой желала этого: положить голову к нему на грудь, вдыхать его запах и слышать, как бьются рядом их сердца. Но ответила «нет».

Держась за руки, они дошли до метро, не жалуясь на пронизывающий холод и, похоже, даже не замечая его. И там, у входа на станцию «Эйт-стрит», он впервые поцеловал Дафну, двумя пальцами подняв ее подбородок.

Когда Дафна открыла глаза, она увидела, что Алекс изучающе разглядывает ее. С того мгновения Дафна очень любила смотреть в его васильковые глаза.

И сейчас очень скучала по ним.

Эви быстро уснула, и Дафна, прихватив белый кардиган на случай прохлады, вышла во двор. Ночь была свежей, ярко светила луна. Она обхватила себя руками за плечи, перебирая пальцами мягкую ткань.

– Ella, Дафна mou, katse etho! Садись рядом! – позвала ее Yia-yia, похлопав по стулу рядом с собой. Отблески огня падали ей на руку, высвечивая пигментные пятна и выступающие вены.

Дафна села, они любили подолгу рядом глядеть на огонь. Сначала они молчали, наблюдая, как пламя пляшет по поленьям и белые искры выскакивают из печи и кружатся в ночном ветерке, будто цирковые акробаты, на представление которых Дафна постоянно обещала отвести Эви, но никак не могла выделить время.

– Ты не замерзла, Дафна mou? – заботливо спросила Yia-yia и, взяв свой черный платок с бахромой, который висел у нее на спинке стула, накинула его на свои сгорбленные плечи.