– Как ты могла так поступить! – Петюня схватился за голову и поднял глаза к потолку, как будто там был написан ответ на все его вопросы. Однако, если там что-то и было написано, то на языке, которого Петюня не знал.

Он стоял передо мной в длинных и широких «семейных» трусах, покрытых узорами из трогательных кроликов и овечек. Толстый волосатый живот нависал над резинкой трусов, так что она грозила лопнуть. Я представила себе эту картину и невольно фыркнула.

– Смеешься, да?! – возмущенно выдохнул Петюня. – Ты еще смеешься! Ты разбила человеку семью, сломала ему жизнь, и у тебя хватает совести смеяться!

– Да ничего я не смеюсь! – возразила я. – Просто у тебя такой вид… ну скажи, что я могла сделать?

– Ты должна была все им объяснить! – Петюня покосился на свое отражение в дверце шкафа и попытался подтянуть живот. Из этого ничего не вышло, и он еще больше помрачнел.

– Да пыталась я объяснить, а эта тетка меня даже слушать не захотела! Она только обзывала меня последними словами и швыряла тяжелыми предметами!

– И правильно делала! – воскликнул Петюня, покосившись на дверь спальни, откуда доносились подозрительные звуки. – И правильно делала! Тебе было велено никого не впускать и не отвечать на звонки! Зачем ты открыла дверь, да еще в голом виде?!

– Я думала, что это ты… – растерянно отозвалась я.

Приходилось признать, что я действительно вела себя чрезвычайно глупо, и у Антона, который проявил ко мне, совершенно незнакомому человеку, удивительную доброту, будут по моей вине серьезные неприятности.

Да и Петюне я наверняка порчу жизнь.

Когда меня выставили из квартиры Антона, я примчалась к нему. Больше мне просто некуда было податься – растрепанной, оскорбленной, шнурки на кроссовках не завязаны, да еще и лифчик потерялся в той квартире.

На мои жалобные звонки долго не открывали, и я уже хотела развернуться и уйти в туманную даль, когда наконец заскрежетали замки, дверь открылась, и на пороге появился Петюня в этих самых животноводческих трусах. Впустив меня в квартиру, он выслушал трагическую историю, но не проявил ни малейшего сочувствия, на которое я рассчитывала.

Судя по доносящимся из спальни звукам, у него как раз начала налаживаться личная жизнь, и я появилась в самый неподходящий момент…

Дверь спальни открылась, и оттуда вышла рыхловатая блондинка лет тридцати, полностью одетая и даже накрашенная.

– Дорогая, куда же ты?! – пролепетал Петюня, бросившись навстречу блондинке. – Не уходи…

– Здравствуйте! – преувеличенно радостно завопила я. – Вы Жанна, да? Петюня мне про вас столько рассказывал!

– Жанна? – завопила блондинка. – Значит, ты встречаешься с этой кривоногой каракатицей? А мне говорил, что у вас ничего не было и все давно кончено!

– Люсенька! – взвыл Петюня и поглядел на меня волком. – Я все объясню!

– У тебя хватает совести смотреть мне в глаза?! – отчеканила блондинка, смерив его ледяным взглядом. – Какая же я дура! Мама всегда говорила мне, что мужчинам можно верить только в самом крайнем случае – но я снова дала слабину! Нет, правильно говорила мама: доверчивость – это мой главный недостаток! Может быть, даже единственный!

Она отодвинула Петюню в сторону и двинулась к выходу, принципиально игнорируя мое присутствие.

– Девушка, – подала я голос. – Это вовсе не то, что вы подумали! Петюня ни в чем перед вами не виноват!

– Ах, он уже Петюня? – отозвалась она, скользнув по мне взглядом, как по давно устаревшему предмету обстановки. – Ну да, конечно… он разгуливает при ней в таком интимном виде…

– Поймите, я его сестра… правда, двоюродная…

– Троюродная! – поспешно поправил меня Петюня, всегда питавший слабость к точности.

– Тем более! – процедила блондинка и, насмешливо взглянув на Петюнины трусы, добавила: – И не придавай значения тем словам, которые я тебе говорила! С такими параметрами вряд ли ты можешь рассчитывать на женское внимание!

Она исчезла, мстительно хлопнув дверью.

Петюня тяжело вздохнул и опустился на стул. Стул жалобно заскрипел.

– Правильно говорят – ни одно доброе дело не остается безнаказанным! – простонал мой несчастный родственник.

– Не слушай ее! – попыталась я его утешить. – Она это сказала в сердцах, на самом деле ты очень милый… ну хочешь, я догоню ее и постараюсь все объяснить?

– Спасибо, – протянул он голосом грустного ослика из мультфильма. – Ты и так уже сделала все, что могла… Я-то надеялся на прекрасный вечер, торт купил…

После чая с тортом Петюня несколько утешился.

В Нижнем Новгороде, на углу улицы Глинки и Новосибирской, есть маленький магазинчик. Он громко именуется антикварным, но никакого настоящего антиквариата в нем нет и никогда не было. Случайно завернувший сюда покупатель не найдет здесь ни старинных картин в тяжелых золоченых рамах, ни севрского фарфора, ни венецианского стекла, ни роскошной мебели из карельской березы или красного дерева. На пыльных полках магазина стоят мятые и закопченные самовары, сломанные граммофоны с выцветшими расписными трубами, фаянсовые слоники разного роста, рваные веера из черных выгоревших кружев, деревенские часы-ходики с расписанными розами циферблатами, фарфоровые чашки с отбитыми ручками, чугунные утюги и прочий никчемный хлам минувших лет.

Все это никому не нужно, и за счет чего существует магазинчик, никто толком не понимает, включая даже его хозяина.

До обеденного перерыва оставалось минут пять, и антиквар собрался уже закрывать свою лавочку, как вдруг негромко брякнул дверной колокольчик.

В дверях, с интересом оглядываясь, стояла пожилая женщина совершенно нелепого вида. Она была одета в короткий суконный жакет, на воротнике которого, нагло ухмыляясь, свернулась целая черно-бурая лиса – такие воротники носили лет пятьдесят назад и называли горжетками. На голове у странной посетительницы красовался огромный лиловый бархатный берет, с одного края украшенный гроздью искусственного винограда.

Словом, эта дама как нельзя больше подходила к старомодному хламу, заполнявшему магазинчик, и ей самое место было на одной из его пыльных полок.

– Чем могу помочь? – вежливо осведомился хозяин, незаметно покосившись на часы. Он не сомневался, что странная посетительница ничего не купит.

– Молодой человек, – проговорила дама низким, гнусавым голосом постоянно простуженного человека. – Я хотела предложить вам одну очень ценную вещь…

Хозяин грустно вздохнул.

Опять к нему притащилась какая-то сумасшедшая старуха, которая мечтает продать ему какую-то бесценную семейную реликвию! Такие особы регулярно появлялись у него в магазине, предлагая то «подлинную» рукопись Льва Толстого, которая сто лет хранилась в письменном столе дедушки, то чашку, из которой пил чай Емельян Пугачев, то диванную подушку, на которой однажды задремал Шаляпин, то гусиное перо, которым, по семейному преданию, Пушкин писал первую главу Евгения Онегина…