– Твоя теория не лишена привлекательности, но зачем вешать столько собак на человечество? Да, мы не ангелы, но в подавляющем большинстве вполне нормальные, я бы даже сказал, милые особи. Мы любим друг друга, обожаем детей, способны на самопожертвование. Можем прийти на помощь ближнему, совершаем бескорыстные поступки. Возможно, нам не повезло с теми, кто управлял, но почему этот ваш долбаный дух Земли, вместо того чтобы уничтожать все человечество, не грохнул пару-тройку президентов? Глядишь, те, кто пришел бы им на смену, вели бы себя по-другому. Если этот дух и впрямь существует, он производит впечатление тупой и глупой скотины, кровожадного монстра. Я бы на вашем месте не стал бить такому уроду поклоны. А метро… Ну, если оно и впрямь за нас, я не премину сказать ему спасибо. Только я в этом сомневаюсь. Уж извините.

Андрей посмотрел на меня, как на врага родины:

– Вы святотатствуете, Александр.

– Разве? Я православный человек. Вполне себе верующий. Урона своим убеждениям я не нанес.

– Вы пытаетесь нащупать или пробить брешь в нашей вере.

– Ни в коем разе. Как упрямый человек другому упрямому человеку, говорю: уверен на сто процентов, любой спор оставит нас при своем. Предлагаю больше не развивать эту тему и заняться другими, более увлекательными вещами.

– На самом деле вы оба и правы, и нет, – вдруг вмешалась в разговор Лило.

До сих пор она молчала, и у меня создалось впечатление, что наш спор ей малоинтересен.

– Занятно, – с чувством превосходства протянул Андрей. – Мысль разовьете?

– Нет, – покачала головой девушка.

– То есть как это – «нет»? – удивился хиппи. В его голосе послышалась неподдельная детская обида, вроде «нет, я так не играю». – Позвольте полюбопытствовать, а почему?

– Просто не хочу, – улыбнулась в ответ Лило. – Не обижайтесь. Вы ведь не обидитесь на девушку.

Андрей озадаченно замолчал.

– Ты это серьезно или шутишь? – прошептал я на ухо Лило.

– Здесь, по-моему, и одного шутника хватает. Не волнуйся, Саня, конкуренцию тебе я составлять не буду, – сказала, как отрезала, она.

– Яство готово, братие и сестры, – объявила тощая и страшная как смертный грех девица, выполнявшая обязанности повара. – Приступим к трапезе.

– Вот это дело, – радостно потер руки я.

Подружка очкарика раздала всем по глиняной плошке, разлила половником суп. Судя по всему, похлебка была вегетарианской, но что именно, какие грибы или корешки пошли в ход, я уточнять не пожелал, иначе мог бы остаться голодным.

Возносить молитвы никто не стал. Хиппи с такой скоростью заработали ложками, что даже обогнали меня, а я всегда славился умением поедать порцию за считанные секунды. Ладно, в большой семье зубами щелкать не принято. Я удвоил темп.

Откуда-то с другого конца платформы к костру подошла наглая и развязная троица: крепкие мужики в телогрейках мышиного цвета, с лицами, не искаженными интеллектом. В воздухе отчетливо запахло неприятностями.

Обстановка наэлектризовалась, появились скованность, напряжение. Пространство вокруг словно вымерло. Все спешно попрятались в палатки. Разговоры умолкли. Воцарилась тишина. Даже Андрей потерял дар речи. От него явственно исходили флюиды страха.

– Обана! Привет, робята. Никак новички появились, – с улыбочкой, не предвещавшей ничего хорошо, сказал плотный дядька с пудовыми кулаками.

Судя по апломбу, с которым это произносилось, он был главным среди прибывших.

– Да, Пантелей Семеныч, это новенькие, с Двадцатки. Их Шибздик тут поселил, – пригласивший нас к костру очкарик снова стал заикаться.

Главарь снял шапку, под который обнаружились давно не стриженные кудри, смачно плюнул на ладонь и провел ею по голове, укладывая непослушную гриву. Нагло оттер меня от Лило (я его, очевидно, ни капельки не интересовал), полуобнял девушку и с жаром заговорил:

– Давай знакомиться, красава. Меня Пантелеем кличут. А тебя как?

– Для тебя – никак, кобель, – процедила сквозь зубы девушка и скинула с плеча его руку.

Дружки главаря захохотали. Пантелей кисло улыбнулся, сверкнув золотыми фиксами, и с сожалением произнес:

– Вот ты, значит, какая. А я ведь по-хорошему хотел, по-джентельменски.

– На … пошел, – с непоколебимым спокойствием сказала Лило, отправляя товарища на знаменитое слово из трех букв, не имеющее ничего общего с домом.

Улыбки на лицах троицы исчезли, а хиппи потихоньку стали отступать от костра, рассасываться в станционной полутьме. Все, кто мог, – спрятались. Возле костра остались немногие. Самые храбрые или глупые.

– А вот это нехорошо, – покачал головой главарь. – Такое уже не спускается. Ладно, красава, даю тебе еще шанс. Если пойдешь со мной и будешь паинькой, так и быть: я все прощу.

– А если не пойду? – спросила Лило.

– Тогда пеняй на себя. По кругу пустим. Сначала я натешусь, потом мои друзья, а потом друзья моих друзей… И никому не пожалуешься, красава, а попробуешь, так мало того, что разлохматим, еще и убьем. Выбирай, девочка.

– Закончил? – поинтересовалась Лило.

Ее ледяное спокойствие сбило главаря с толку. Он никак не мог сообразить, почему девушка так реагирует на его нешуточные угрозы. Будь Пантелей хоть чуточку умнее, возможно, он сумел бы почувствовать неладное, но пока его хватило лишь на машинальный кивок, который послужил для «жертвы» своеобразным сигналом.

– Вот и чудно, – сказала девушка и всадила ему в глаз алюминиевую ложку.

Пока тот хрипел и захлебывался кровью, Лило успела свалить и второго, ну а с последним уже я подсуетился, взял его на себя. Сначала врезал ему в солнечное сплетение, а потом зажал в стальной захват и с хрустом свернул шею. Все произошло быстро: три секунды – три трупа. Жаль, нет у нас Книги рекордов Гиннесса.

Очкарик испуганно ахнул:

– Что вы натворили?! Вас же убьют! Мне даже представить страшно, как именно.

– Тебя разве просят представлять? – со злостью сказал я. – Кто они?

– Бандиты, бывшие уголовники. Их, вместо того чтобы в колонии срок мотать, в метро прислали всякими грязными работами заниматься, так что войну вся эта шайка-лейка в полном составе благополучно пережила. Теперь вот в силу вошли, права качают. Администрация с ними сладить не может, так что они творят что хотят. И зря вы их… Вам живыми отсюда уже не выбраться. Как только об этом узнают другие, с живых шкуры спустят.

– И много их тут?

– Достаточно, – пугливо озираясь, сказал очкарик.

– Что поделать, значит, маза такая, – изрек я. – Будем сматывать удочки.

– Куда? – флегматично спросила Лило. – Назад, на Двадцатку?

– Нет, – коротко бросил я. – Возвращаться ни в коем случае нельзя. Это плохая примета.