— Бобби, — говорит О'Боп, — нам нужно оружие.

— Нет, ну просто шик, — замечает Бэт. И хлопается на кушетку рядом с Кэлланом. — Какого черта вы сюда завалились?

— Больше-то нам идти некуда.

— Какая честь! — Бэт пила с ним пиво и пару разиков перепихнулась, и что, теперь он решил, что может заявляться сюда, когда влип в передрягу? — Бобби, сделай им тосты или чего там еще.

— Спасибо, — говорит Кэллан.

— Но тут вы не останетесь.

— Бобби, — вступает О'Боп, — но ты можешь раздобыть нам пушки?

— Если они пронюхают, я спекся.

— Ты можешь пойти к Берку, сказать, оружие для тебя, — нажимает О'Боп.

— Чего вы, парни, вообще застряли в квартале? — удивляется Бэт. — Вам давно нужно было слинять в Буффало куда-нибудь.

— В Буффало? — улыбается О'Боп. — А что там, в Буффало?

— Ну, водопад Ниагара, — пожимает плечами Бэт. — Не знаю.

Они пьют кофе и жуют тосты.

— Я сбегаю сейчас к Берку, — говорит Бобби.

— Ага, только этого тебе и не хватало! — негодует Бэт. — Чтоб на тебя обозлился Мэтти Шихэн.

— На хрен Шихэна! — выпаливает Бобби.

— Правильно, ступай скажи ему это. — Бэт поворачивается к Кэллану. — Не нужны вам никакие пушки. А нужны билеты на автобус. У меня есть немного налички...

Бэт — кассирша у Лоуэса на Сорок второй улице. Случается, она заодно продает там и театральные билеты вместе с киношными. У нее припрятана небольшая заначка.

— Деньги у нас есть, — говорит Кэллан.

— Вот и катитесь тогда.

Они добрели до Верхнего Вестсайда, пошатались по парку Риверсайд, постояли у могилы Гранта. Потом снова возвратились в центр города; Бэт пропустила их в кинотеатр, и они на последнем ряду балкона смотрели «Звездные войны».

Чертова «Звезда Смерти» должна была взорваться уже в шестой раз, когда появляется Бобби с бумажным пакетом. Он оставляет его у ног Кэллана.

— Классная киношка, верно? — замечает он и убегает так же стремительно, как вошел.

Кэллан прислоняется лодыжкой к пакету, ощущает твердость металла.

В мужском туалете они открывают пакет.

Старый пистолет двадцать пятого калибра и такой же древний специальный полицейский тридцать восьмого.

— Он бы еще кремнёвые ружья приволок, — возмущается О'Боп.

— Нищие не привередничают.

Кэллан чувствует себя куда лучше с оружием у пояса. Забавно, как быстро тебе начинает его недоставать. Без него чувствуешь какую-то легкость, думает он. Точно вот-вот взлетишь. А с оружием крепко стоишь на земле.

В кино они просидели чуть ли не до самого закрытия, потом, соблюдая всяческую осторожность, пробрались обратно к складу.

Жизнь им спасли польские сосиски.

Тим Хили, проторчавший тут уже полночи и проголодавшийся до чертиков, карауля этих двух парней, посылает Джимми Бойлана сбегать за польскими сосисками.

— А с чем хочешь? — уточняет Бойлан.

— С кислой капустой, горчицей, со всем, чем полагается.

Бойлан выходит, потом возвращается, и Тим заглатывает сосиски, будто просидел всю войну в японском концлагере. Солидная порция сосисок успевает превратиться в его желудке в газ, как раз когда появляются Кэллан с О'Бопом. Они поднялись по лестнице, и уже стоят у закрытой металлической двери, и тут слышат, как Хили шумно испортил воздух.

Оба застывают на месте.

— Господи! — доносится до них голос Бойлана. — Никого не зашибло?

Кэллан смотрит на О'Бопа.

— Бобби сдал нас? — шепчет О'Боп.

Кэллан пожимает плечами.

— Я открою дверь, впущу воздуха, — говорит Бойлан. — Ну ты, Тим, даешь!

— Извини.

Бойлан распахивает дверь и вопит:

— Черт!!!

Он вскидывает обрез, но Кэллан слышит выстрелы, эхом раскатывающиеся по лестничному пролету, только когда они с О'Бопом начинают стрелять.

Фольга соскальзывает с колен Хили, он вскакивает с деревянного складного стула и выхватывает оружие. Но видит, как Джимми Бойлан задом вваливается в комнату, пули вырывают из его тела куски, и нервы у Хили сдают. Он роняет на пол пистолет сорок пятого калибра и вскидывает руки.

— Прикончи его! — орет О'Боп.

— Нет, нет! — верещит в ответ Хили. — Не надо!

Толстяка Тима Хили они знают всю свою жизнь. Он, бывало, дарил им четвертаки, чтоб мальчишки купили себе комиксы. Как-то раз они играли в хоккей на улице, и Кэллан метким ударом разбил фару на машине Тима Хили, а тот, выйдя из паба Лиффи, только расхохотался. «Ничего, все о'кей. Подарите мне билетик, когда будете играть за «Рейнджеров», лады?» — вот и все, что сказал им тогда Тим Хили.

Теперь Кэллан пытается остановить О'Бопа:

— Не стреляй в Хили. Забери только у него пистолет! — кричит он.

Кричит, потому что в ушах у него звенит. Голос слышится, точно с другого конца тоннеля, а голова раскалывается от боли.

На подбородке у Хили желтеет пятно горчицы...

Он что-то бормочет насчет того, что уже стар для таких дерьмовых игр.

Будто для таких игр существует подходящий возраст, думает Кэллан.

Они забирают сорок пятый калибр Хили и обрез Бойлана и скатываются с лестницы.

И бегут.

Большой Мэтти приходит в бешенство, услышав про Эдди Мясника.

Особенно когда до него доходит слух, что замочили его ребята, у которых еще и пеленки-то толком не просохли. Он кипит негодованием: куда катится мир?! И какой это будет мир, если подрастает поколение, не имеющее никакого уважения к авторитетам. А еще заботит Большого Мэтти, что слишком много народу приходит к нему просить за этих парней.

— Они должны быть наказаны, — твердит всем Большой Мэтт, но он встревожен, что люди не согласны с его решением.

— Конечно, наказать нужно, само собой, — отвечают ему. — Переломать им ноги там или руки, выгнать из квартала. Но не убивать же до смерти.

К таким нахальным возражениям Большой Мэтт не привык, и ему это совсем не нравится. А еще не нравится, что дело стоит. Уже через несколько часов эти звереныши должны были оказаться в его руках, но вот уже несколько дней, как их не могут найти. Хотя разнесся слух, что они еще в квартале — а это уже открытый вызов ему, — но где именно, никому не известно.

Даже люди, которым положено бы знать, понятия не имеют.

Большой Мэтт даже призадумался, не изменить ли и вправду наказание. И решает, что, может, справедливее будет отрубить им пальцы, которые нажимали на курок. Чем больше он это обмозговывает, тем больше его привлекает эта идея. Пусть эта парочка мыкается по Адской Кухне с культяшками вместо пальцев как напоминание о справедливом возмездии тем, кто не выказывает должного уважения авторитетам.