– А ты, папуля, не очень тут расхозяйничался?

– Ты о чем, доченька?

– Шастаешь обутый по персидским коврам, хватаешьантикварные статуэтки грязными руками…

– Так ты б мне тапочки предложила, я бы переобулся. Аруки я вымыл перед тем, как к тебе поехать, – с фальшивым смирениемпроговорил он, но тут же сменил тон на привычный – грубоватый: – Что жекасается моего хозяйничанья, то не забывай, я вырос в этой квартире и поперсидским коврам ходил задолго до тебя…

– Да какая разница! – вспылила Ева. –Теперь-то это мой дом и…

– А твой он лишь потому, что я такой добрый – позволяютебе тут жить. Была б моя воля, выкатилась бы ты отсюда еще тогда, когда туаферу с выселением собственной бабки проворачивала… – Заметиврастерянность на лице дочери, Новицкий усмехнулся: – А ты думала, я не в курсе?Да я узнал об этом в тот же день, когда ты со своим любовником-нотариусомсговорилась, только вмешиваться не стал, дай, думаю, посмотрю, кто из двухведьм победит: молодая или старая?! – Вульф одобрительно подмигнулЕве. – Но ты молодцом оказалась, переиграла свою бабульку, хотя я, честноговоря, ставил на нее. До тебя Элеонору переиграть никому не удавалось. Какумудрилась-то, дочура?

Ева не стала ничего отвечать, она вообще решила больше с такназываемым отцом не разговаривать. Демонстративно фыркнув, она подошла к бару иналила себе и Вульфу по сто граммов виски. Но папашка от своей порцииотказался.

– Я не пью, – сказал он, усаживаясь на диван иберя в руки журнал с Евой на обложке. – Пришлось отказаться от алкоголя,чтобы похудеть, а теперь просто не хочется…

Ева пожала плечами и взяла оба стакана себе. Но не успеласделать и глотка, как по квартире разнесся звонок, ознаменовавший появлениеГоши.

Продюсер ввалился в квартиру и, как всегда, вместоприветствия начал жаловаться на погоду, пробки, свою язву. Он трещал безумолку, успевая при этом раздеваться, рыться в портфеле, щелкать кнопкамисотового телефона. Гоша был очень деятельным, но чрезмерно суетливым, из-зачего Еве казался похожим на Лео из «Смертельного оружия». Он и внешне чем-тонапоминал Джона Пеши: такой же невысокий, упитанный, лысоватый, с большим носоми узкими хитрыми глазками. Только голос у Гоши был не скрипуче-писклявый, акрасивый, глубокий, очень сексуальный. Слыша его в трубке, Ева всегдапоражалась, как мужчина с таким чувственным голосом может так бледно выглядеть.Впрочем, в обаянии Гоше нельзя было отказать, поэтому связь с ним такогокрасавца, как Батыр, объясняла не только выгодой, но и симпатией.

Разоблачившись и сунув телефон в карман, Гоша потопал вгостиную. По пути он продолжал трещать, но Ева его не слушала. Она думала освоем адвокате Петре Моисееве. За те два года, что они не виделись, он совсемне изменился: выглядел все так же молодо, был ухожен, строен, великолепно одет,и Еве он показался еще красивее. Она сама не знала, что тому виной, его новая,более неформальная прическа (более длинные волосы) и дымчатые очки с небольшимидиоптриями, придающие ему дополнительный шик, или ее всколыхнувшиеся чувства.По всей видимости, последнее, и даже наверняка, но Ева гнала от себя эти мысли,боясь их больше маячившей на горизонте перспективы оказаться подследственной.

Она знала – влюбляться нельзя ни в коем случае, тем более втакого мужчину, как Петр. И дело, естественно, не в его семейном положении (онабез зазрения совести уводила женатых мужиков из семьи, после чего бросала), а вего непоколебимой внутренней силе. Несмотря на метросексуальность, красоту иподростковую стройность, от Петра так и веяло мужественностью. Не показной,мускулатурно-щетинистой, а потаенной, первобытной, умело скрытой подбезупречными манерами и интеллигентными чертами. Ева при первом знакомстве ее ине рассмотрела, обманувшись, как многие, но теперь знала наверняка – Петр недаст вить из себя веревки, как остальные козлики, не позволит обращаться ссобой, словно с дрессированной болонкой… Она до сих пор помнила, как он отшилее тогда, два года назад. Хотя безумно хотел – она чувствовала это и телом, исвоим бабьим нутром, – но смог устоять. Потому что знал, пойди он сейчасна поводу у своего желания, пути назад не будет. Ева околдует его, превратит всвою игрушку, а потом выкинет за ненадобностью – с теми, кто безумно любит,всегда так происходит, поскольку они глупы, слабы и безвольны…

Ева сама была такой много-много лет назад. Но с тех пор – ниразу. Пятнадцать лет держалась, пребывая в образе Снежной королевы, лишьоднажды, встретив Моисеева, дрогнула сердцем… Дрожит оно и теперь! Но Евасправится и с сердцем, и с Петром – вскружит ему голову, оставшись при этомхолодной стервой. Соблазнит, уведет, влюбит, а потом бросит. Это будет ееместью! Сразу двоим – Петру и его дурочке Аньке: ему за то, что отшил когда-то,ей же за многое… И за Моисеева, и за бабку, и за сокровища, и за удачу,присвоенную себе вместе с фамильным колье!

Пока Ева смаковала свою ненависть, Гоша прошел по коридору вгостиную. Увидев Вульфа, он остановился на пороге и вопросительно посмотрел нахозяйку квартиры.

– Это Эдуард Петрович Новицкий, – представилапапашку Ева. – Отец Дусика.

– Примите мои соболезнования, – пробормотал Гоша.

– Да ты присаживайся, – сказала ему Ева, указав накресло, стоявшее рядом с диваном, на котором сидел Вульф. – Он хочет стобой поговорить.

– Со мной? – изумился Нагибин. – А о чем?

– Я знаю, вы виделись с Дусиком незадолго до егосмерти, – начал папашка. – И он уговаривал вас помочь ему вернутьсяна сцену, но вы отказали…

– Не совсем так. Я отказал Денису в его первый визит.Категорически!

– Я понимаю вас. Дусик был бездарен.

– Да не в этом дело! Бездарностей у нас половинаэстрады. Но бездарности эти либо сказочно красивы и харизматичны, как наша Ева,либо так же сказочно богаты…

– Скорее уж не они, а их мужья и любовники, –встряла Ева. – И между прочим, я не так уж бездарна. У меня абсолютныйслух и вполне приличный голос…

– Я не спорю, Евочка, – улыбнулся Гоша. – Норечь вообще не о тебе. – Он отобрал у нее стакан с виски и, хлебнув,продолжил разговор с Вульфом: – Так вот, Дусик очень постарел и подурнел. Ипрежний имидж романтичного мальчика теперь ему подходил как корове седло, аиного для безголосого, потасканного парня с явно выраженной гомосексуальностьюя придумать не мог…

– Вот если бы у него были деньги, тогда бы выумудрились, правда?

– Конечно. За деньги можно сделать все, только их-токак раз у Дусика не было. Поэтому я ему отказал. – Гоша вылакал весьвискарь и протянул пустой стакан Еве, чтобы она налила еще – Нагибин обожалдорогой «Роял Салют», но жмотился его покупать, а на халяву дул доокосения. – Дусик меня понял, скандалить, как раньше, не стал, а перед темкак уйти, спросил, сколько нужно денег, чтоб я за него взялся. Я честно ответил– два лимона.