«…когда правительство Афганистана объявило курс на национальное примирение, из этой страны в Москву вначале шли оптимистические сообщения об обстановке. Наши военные руководители в Афганистане явно под влиянием афганских представителей информировали Москву об успехах этого курса на примирение и об улучшении дел. Имело место слишком доверчивое отношение к получаемым от афганских кругов сведениям. В результате центр во многом вводился в заблуждение. И так продолжалось довольно длительное время.

В этот же период росли наши потери в Афганистане. Но политбюро ЦК КПСС получало неточную информацию и об этом. Такое положение было ненормальным»[92].

На самом деле все было гораздо хуже, чем в сглаженных и во многом не соответствовавших действительности отчетах и рапортах представителей армейского командования, партийных и военных советников, стремившихся приукрасить ситуацию, создать у вышестоящего начальства самое благоприятное впечатление о себе и выполняемой ими работе в процессе осуществления политики национального примирения.

Население Афганистана настороженно восприняло новую политику, ожидая от нее новых «подвохов» и осложнений для себя. Воплотить ее в жизнь было очень непросто. Основная масса сельских территорий находилась под контролем моджахедов. Позиция правительства, направленная на примирение, была воспринята лидерами вооруженной оппозиции как признак слабости режима, неспособного одержать победу вооруженным путем, даже опираясь на советские воинские формирования. Оппозиция считала, что ей незачем идти на уступки режиму, который и так, по ее убеждению, скоро должен был пасть. Оппозиционные лидеры, проанализировав сложившуюся ситуацию, пришли к мнению о том, что нужно оказывать еще больший нажим на существующую власть. С этой целью с их стороны предпринимались все меры для того, чтобы не допустить встреч и переговоров, митингов населения деревень, уездов, волостей с участием представителей государственной власти; категорически запрещалось слушать передачи кабульского радио. Делалось все вплоть до убийств и террористических актов, чтобы воспрепятствовать работе формируемых властями комиссий национального примирения. Усилились обстрелы административных центров, диверсии на дорогах. Увеличилось число нападений на представителей партийного и государственного аппарата. В городах и сельской местности оппозицией была развернута широкая пропагандистская кампания по дискредитации политики национального примирения. Раздача предметов первой необходимости и материальной помощи деревенским жителям также была связана с большими трудностями. Как с трудностями доставки, так и с сопротивлением со стороны бандформирований, активно препятствовавших процессу раздачи помощи. В некоторых населенных пунктах после раздачи помощи со стороны государства вооруженные члены банд или отбирали эту помощь у населения, или накладывали на крестьян большие штрафы.

Численность сил оппозиции к этому времени не уменьшилась, несмотря на все военные операции, которые были против нее осуществлены, и составляла на конец мая 1987 года примерно 133 700 человек, объединенных в 3785 бандформирований. Количество обстрелов по сравнению с предыдущим годом объектов советских войск выросло в 3 раза, а объектов, охраняемых афганскими войсками, – в 2 раза. К середине 1987 года за полгода действия политики национального примирения на сторону правительства перешло около 100 групп и отрядов моджахедов из 3785, действовавших на территории Афганистана[93]. Это составило всего 2,6 % всех вооруженных формирований оппозиции.

Другой негативной стороной ПНП было то, что одновременно с началом осуществления этой политики в НДПА и на всех уровнях и эшелонах государственных властных структур распространилась информация о скором выводе советских войск с территории Афганистана. Для подавляющего большинства членов НДПА, ДОМА, государственных служащих, офицерского корпуса, афганской интеллигенции, получившей образование в СССР, сама мысль о выводе советских войск была совершенно неприемлема. Это грозило им многими бедствиями, лишениями, а в худшем случае – смертью. Они прекрасно осознавали слабость своей политической, военной, экономической ситуации и невозможность удержать власть без помощи СССР. Слухи о скором выводе войск резко усилили брожение в НДПА, армии, государственном аппарате. Многие начали готовить себе запасные позиции. Партработники, высокопоставленные госслужащие, сотрудники органов безопасности, милиции налаживали контакты с представителями местных бандформирований, добывали себе членские билеты контрреволюционных исламских группировок. Используя клановые, родовые и личные связи, они стремились обеспечить безопасность в будущем для себя и своих семей. Их уже гораздо больше заботило то, что с ними будет в будущем, после вывода советских войск, чем осуществление политики национального примирения.

Все это в значительной степени сказывалось на понижении активности деятельности провинциальных комитетов НДПА всех уровней, в присвоении себе материальной помощи, прибывавшей из СССР; в усилившемся дезертирстве и нежелании афганских военнослужащих участвовать в боевых действиях на стороне правительства; в бегстве за рубеж чиновников госаппарата. Еще это выражалось в ничем не подкрепленных победных реляциях, дутых цифрах подаваемых наверх отчетов, в речах о «народном благе» и партии, как «руководящей и направляющей силе афганского общества». Вдобавок ко всему это сопровождалось неутихающей борьбой халькистской и парчамистской группировок, перераставшей в борьбу групп и группок, сплотившихся вокруг того или иного лидера.

Вместе с тем политика национального примирения все же была наиболее приемлемой формой разрешения афганского кризиса. Это констатировали в дальнейшем и некоторые из главных лидеров вооруженной исламской оппозиции, воевавшей на территории Афганистана. Так уже через несколько десятков лет после вывода советских войск с территории Афганистана лидер Исламского общества Афганистана Бурхануддин Раббани в беседе с В.М. Некрасовым, ответственным секретарем Группы Совета Федерации по сотрудничеству с Национальной ассамблеей Афганистана, заявил: «Вы сделали большую ошибку, войдя в Афганистан с войсками, но еще большую ошибку совершили, покинув нашу страну, не завершив политику национального примирения, прекратив поддержку доктора Наджибуллы, не дав ему возможности укрепить влияние центральной власти»[94]. Такого же мнения придерживался и знаменитый лидер северной группировки моджахедов Шах Ахмад Масуд.

В ноябре 1987 года на Лойе джирге (Лойя джирга – общеафганский совет представителей различных слоев и этноплеменных групп афганского общества) было изменено название страны. Страна получила название Республика Афганистан. Этим как бы подчеркивалось, что в стране больше нет руководящей роли НДПА и в Афганистане не идет строительство социалистического общества. В ряд провинций были назначены беспартийные губернаторы, а также губернаторы – выходцы из других партий, в том числе оппозиционных. Снизилась напряженность во многих горячих точках, таких как Герат, Кандагар и др. Была легализована деятельность ряда леводемократических группировок, многие из которых затем превратились в партии.

Хотя ситуация в Афганистане в начале 1988 года продолжала оставаться напряженной, тем не менее гораздо активнее стали действовать агитационные отряды, занимавшиеся в провинциях агитационно-массовой пропагандистской работой. В этой работе принимали участие и религиозные деятели из числа тех оппозиционеров, которые пошли на сотрудничество с государственной властью. Больше стали распространять информацию о мерах, предпринимаемых правительством в рамках ПНП, в мечетях, на базарах и в других общественных местах. Некоторые деятели вооруженной оппозиции начали проявлять желание к установлению контакта с государственной властью в лице