и по нему плачет психушка. И признаться, была склонна согласиться с этим. Она прежде не перекинулась с ним и словом, но пересуды сделали свое дело, и всякий раз, как он попадался ей на глаза, день становился словно бы чуть темнее, а на небе сгущалось очередное облако.

И вот он в этом вагоне, с ней, – пытается изобрести план побега, хмуря брови и едва слышно бормоча: «Я что-нибудь придумаю… Обязательно что-нибудь придумаю…»

Кажется, Леопольд Пруддс впал в отчаяние.

Несмотря на то, что Лиззи и сама очень боялась, ей вдруг захотелось сказать ему что-то утешительное, но все же… по его собственным словам, в вагон попал он по доброй воле. Это было подозрительно.

– Почему вы здесь? – спросила она. – Как вы оказались в больнице?

– Я не…

– Вы говорите, что хотите помочь, но как я могу вам верить, если вы что-то скрываете, мистер Пруддс?

– Прошу, называйте меня Леопольд или Лео – как пожелаете. Мне нечего скрывать. Я потом вам все расскажу – сперва нужно придумать, как отсюда…

– Леопольд! – прервала его Лиззи и попыталась добавить в шепот как можно больше строгости – таким тоном она говорила с братом, когда тот совершал очередную глупость. – Никаких «потом». Вы расскажете мне все прямо сейчас.

Попутчик понял, что отвертеться не выйдет. Опустив голову и тяжело вздохнув, он сказал:

– Понимаете, я умер… Да, не удивляйтесь. Три года назад. Я болел, а потом умер. Но при этом как-то остался, в некотором роде, жив. Доктор Доу уверен в том, что…

– Доктор Доу? Из переулка Трокар? Мой брат говорит, что он высокомерный и злой и что он вечно строит козни, чтобы мешать полиции.

– Многие дурно о нем отзываются, но на самом деле он очень хороший, – возразил Лео. – Так вот, доктор Доу говорит, что я вовсе не умер. Говорит, что это редкая болезнь разума и иногда живые люди думают, что они умерли.

– Вы не очень похожи на мертвого, – заметила Лиззи. – Вы совсем не похожи… на них.

Она бросила взгляд на мертвецов и быстро отвернулась.

– Быть может, снаружи, но я ощущаю себя мертвым – это ужасное, невыносимое чувство. – Он робко посмотрел на нее. – Я вижу, вы испуганы…

– Нет-нет, – Лиззи помотала головой. – Я просто не понимаю…

– Мир вокруг кажется чужим, подсмотренным в замочную скважину. У меня будто открытая рана, но из нее вместо крови сочится то, что доктор Доу называет жизненной энергией. В последнее время ее осталось очень мало, и я уже почувствовал, что приближается мой настоящий конец. А потом появились вы…

– Я? – удивленно прошептала Лиззи.

– Да. В мешке. Я был на кладбище, когда те типы вас похитили. Видел, что они с вами сделали. И я просто не мог остаться в стороне. Я подумал, что, быть может, если помогу несчастной, которая попала в беду, мое существование обретет хоть какое-то подобие смысла. Или… пусть это будет последнее, что я сделаю. Что-то хорошее, что-то доброе перед самым концом, понимаете?

Лиззи глядела на него не моргая и, казалось, не дыша. Лео продолжал:

– Там, на кладбище, я дождался, когда они сядут в свой экипаж, подкрался к нему и попытался открыть кофр, в котором вас держали, но сломать замок мне так и не удалось. А затем экипаж поехал, и я забрался на кофр. Мы покинули кладбище. Экипаж двигался по тесным улочкам и проходным дворам, минуя стороной перекрестки с полицейскими тумбами. За все время пути я увидел констебля лишь один раз – меня посетила мысль позвать на помощь, но я не решился. Вы знаете, полиция в Тремпл-Толл… Бабушка говорит, что с ними ни за что нельзя связываться, да и дядя Джеральд постоянно попадает в их «собачник» – вы бы слышали, какими словами он потом называет констеблей. Хотя вам такого лучше не слышать. Если бы я только знал, что эти мерзавцы похитили именно вас, разумеется, я бы тут же сообщил вашему брату, но до того, как вы назвались в палате, я не имел представления, кого пытался спасти.

Слушая рассказ Леопольда Пруддса, Лиззи пыталась унять дрожь. Она будто переживала все заново, а еще она не могла поверить, что такое возможно: в циничной и безразличной Саквояжне, где всем на всех плевать, совершенно незнакомый человек рискнул своей жизнью, чтобы ей помочь!

– Вы очень храбрый, Леопольд, – сказала Лиззи, и он смущенно потупился.

– Я совсем не храбрый. Я же мертв, не забыли? Что они могли мне сделать?

Лиззи поняла, что он врет. Вероятно, на самом деле Леопольд очень боялся, когда отправился с похитителями неизвестно куда.

– Что было дальше?

Лео немного помолчал, будто собираясь с мыслями, и вернулся к рассказу:

– Эти типы (их, к слову, зовут Пиггс и Смайли – вероятно, ваш брат захочет с ними потолковать, когда мы выберемся) привезли нас на улицу Неброук. Экипаж обогнул здание больницы и подъехал к черному ходу. Когда он остановился, я слез на землю и спрятался неподалеку. Похитителей встретили доктор Грейхилл и два санитара с колясками. Пиггс и Смайли вытащили вас и мистера Селзника из кофра и усадили в эти коляски, а санитары закатили их в здание больницы. Доктор Грейхилл остался распекать похитителей трупов – он был в ярости из-за того, что они вас избили. Этот тип сказал, что доктору Загеби требуется исключительно первосортный образец и если, как он выразился, «сортность» девушки доктора Загеби не устроит, Пиггс или Смайли заменят ее у него на столе. Похитители спросили, отчего доктор Грейхилл пребывает в столь дурном расположении духа, и тот сообщил им, что поставка откладывается. Мол, палата «39/особый уход» не заполнена и не достает еще двух образцов: одного второсортного (но его теоретически можно достать до отправки) и одного первосортного (а в такие сроки взять его попросту неоткуда). «Но как же так? – удивился тогда Смайли. – У вас ведь уже был один первосортный». «Был, – сказал Грейхилл, – вот только у него обнаружилась чахотка. Образец испорчен. Доктор Загеби описал четко и недвусмысленно, что ему нужно: “Никаких болезней!”. Он – лучший в своем деле и заслуживает получать только самые качественные образцы. И если за час до полуночи мы не отправим ему вагон, он будет очень недоволен». Я примерно так запомнил их