- Я причинил тебе зло - я бываю порой не в своем уме.

- Нет, - возразил он, - мне было хорошо, потому что вы позволили мне помочь вам...

Тут я начал плакать, а он встал и держал в руках мою голову... И потом сказал, по прошествии очень-очень долгого времени:

- Вы не должны сегодня вечером напиваться...

Я обещал ему, что не буду.- - - - -

Вечером он сидел у меня в каюте, и говорил мне «ты», и гладил мою руку; а когда во мне поднялась жаркая мучительная волна и лицо вдруг сделалось старым и печальным, он принялся целовать меня - и несколько раз повторил в шутку, что эти поцелуи я должен потом вернуть его возлюбленной...

На минутку заглянул и капитан. Я не понял, чего он хотел, но он мне нисколько не помешал: я знал, что в эту ночь засну умиротворенно и тихо.

На другой день за обедом капитан сказал, воспользовавшись каким-то предлогом, что вечером мы причалим к Угрино.

Новость настигла меня неожиданно, я не был к такому готов и почувствовал невыразимый ужас.

В сущности, я думал, что мы всегда будем плыть все дальше, всегда - все дальше; и полагал, что, прежде чем ситуация изменится, мне нужно будет позаботиться о множестве мелочей. В голову лезли самые смехотворные вещи, например: что у меня нет нового галстука; и - кому меня будут представлять; и - в каком отеле лучше поселиться... Мне вспомнился большой город с сотнями улиц, на которых люди теряют друг друга... По прибытии на остров я опять буду сидеть в какой-то арендованной комнате... осматривать церкви, ходить среди людей - никому не знакомый, никого не знающий...

Такого рода фантазии настолько меня измучили, что я поднялся из-за стола еще до окончания обеда.

Я вышел на палубу и, прикладывая большие усилия, попытался вспомнить, что называют «землей». В сознании замелькали ужасные навязчивые картины. Я чувствовал раны под ногтями, которые сам по оплошности постоянно наносил себе кухонным ножом. Потом вынырнули: чьи-то руки, отвратительно толстые и изработавшиеся, которые закалывают оленя; солдаты, штыками убивающие людей; мертвый негр с проломленным черепом; пыточные камеры с несказанно жестокими орудиями пыток. Поверх этого что-то во мне кричало:

- Это все правда, правда! Таковы дела и страдания мира и муки, ниспосылаемые небом...

Внезапно наша корабельная сирена громко и протяжно завыла. Я очнулся, бросился в каюту, стал торопливо собирать вещи и, покончив с этим, принялся с колотящимся сердцем расхаживать взад-вперед.

Потом, полный беспокойства, вернулся на палубу. Я смотрел во все стороны, но нигде не видел земли. Потом заметил, что корабль держит курс на какую-то постройку, возвышающуюся среди моря и напоминающую арку ворот. Ничего подобного я никогда не видел, и все же конструкция показалась мне знакомой. Я представил, что это и есть Угрино - это одинокое, омываемое морем сооружение; и что я проведу остаток жизни на его крыше - всеми покинутый, всеми покинутый...

Но я пересилил себя и после почувствовал даже любопытство по отношению к этой странной постройке.

Мы подплывали к ней все ближе. Я теперь не сомневался в том, что вижу ворота гигантских размеров, через которые нам предстоит проплыть, - и за ними начнется другой мир. Там тоже море... И все-таки - всё другое. Это как ступить из жизни в смерть или из обыкновенной комнаты шагнуть к звездным орбитам. И все-таки - никакого сравнения.

Есть вещи, которые нельзя уподобить ничему.

Мое сердце судорожно сжалось, ибо ворота, все более увеличивавшиеся, были теперь от нас не дальше, чем на расстоянии броска камня.

И я подумал: никто не отважился бы проплыть на корабле через такие ворота, не имей он на это права, кем-то санкционированного.

А как же я - -?

Корабль-то проскользнет; но я наверняка не смогу, ибо не обладаю ни потребной для этого зрелостью, ни правом, данным мне кем-то; квадры каменным жестом раздавят меня, стóит мне попытаться. - - Я попал не на тот корабль. - Эти ворота защитят простирающийся за ними мир от моего вторжения.

И вот мы приблизились к ним вплотную, я бросился на корму. Теперь мне ничто не поможет... На мгновение толща арки поглотила корабль, а потом мы вновь заскользили по морю.

Дрожь и удары сердца утихомирились, я оглянулся. Ворота спокойно стояли, все с тем же каменным жестом, - я не ошибся. Меня пропустили в Угрино - по причинам, о которых я не догадывался.

Солнце сияло, море было гладким и тихим, я оперся о релинг и смотрел на воду - и тут заметил, что совсем близко от корабля из воды торчат скалы, поросшие водорослями. Казалось, мы плывем по руслу реки, но вся местность вокруг затоплена... Значит, тот, кто хочет попасть на остров Угрино, непременно должен проплыть через эти ворота, иначе его судно разобьется о скалы... Больше того, он должен знать эту дорогу под поверхностью моря. Я заметил вдали еще одну арку, во всех деталях похожую на первую. Между двумя арками пролегала дорога, по которой мы следовали. Я не мог отвести взгляд от скал под поверхностью моря. Иногда их поросшие водорослями поверхности были метрах в пяти от корпуса судна. От волн дрожь передавалась растениям. Я подозревал, что такого рода сигналы имеют некое значение; но оно оставалось скрытым от меня.

<3десъ текст обрывается; девять страниц в тетради пропущено >

Агасфер

Теперь корабль стоял, пришвартованный, у причала, на берег перебросили мостик, и мы наконец могли сойти. Сердце у меня бешено колотилось, я напрягал глаза, чтобы высмотреть в темноте, как выглядит город. Имеются ли в нем замки и церкви или другие постройки, никогда мною не виданные... - все напрасно, была темная ночь. Я увидел лишь, что у причала стоят несколько человек; они, казалось, никого не ждали, но я-то приплыл. Чего же я хочу? Потом я увидел, как вперед пробиваются какие-то девушки, как Пауль сбегает с мостика и, громко вскрикнув, заключает в объятия возлюбленную. Тут же раздался протяжный жалобный звук, похожий на вой собаки, но это все-таки был человеческий голос. Я почувствовал, что от этого звука кровь стынет в моих жилах и что я закрываю глаза из-за ощущения невыразимой безысходности. Потом я тоже сошел на берег. Припоминаю, что по земле катался человек. Все люди устремились к нему, а я стоял совершенно один на набережной Угрино. Глаза мои наполнились слезами: я думал, что через те ворота мы попали в новый мир, но сам я к нему не причастен и здесь никто обо мне не спросит. Мелькнула мысль, что капитану или Паулю все же следовало бы обо мне позаботиться; но такое умозаключение наверняка было ложным. Потом мимо меня пронесли того человека. Вдали вспыхивали огни, порывами налетал ветер. Все это было мне знакомо, но находился я, тем не менее, в другом мире. Пока я еще стоял в нерешительности, не зная, что предпринять, ко мне подошел молодой человек, взял обе мои руки и сказал:

- Я знал, Мастер, что когда-нибудь вы найдете обратную дорогу к нам.

Я уставился на него, хотел что-то возразить, но тут вокруг нас собралась небольшая толпа, другие люди тоже брали меня за руку и произносили по нескольку слов. Я хотел вспомнить их, бормотал имена... Напрасно, имена были явно неправильными. Я видел, что в лица стоящих вокруг впечатался ужас. Я не сумел с собой справиться, и внезапно мой голос уподобился голосу того чужака: я завыл, как воют собаки. Тогда все лица обратились в ту сторону, куда унесли чужака, хотя голос-то был моим. Но они этого не поняли. Потом мы пошли по дороге, вымощенной гладкими обтесанными камнями, и, уже прошагав порядочное расстояние, увидели мчащийся навстречу экипаж, запряженный четверкой белоснежных лошадей. Поравнявшись с нами, он остановился, и молодой человек, который все еще держал одну мою руку, сказал, что теперь мы с ним должны сесть. Как только мы устроились внутри, лошади рванули с места. Я чувствовал себя, как если бы был молнией, прорывающей тучи, или Богом, парящим в небе, или Люцифером, проваливающимся из-за своего гнева сквозь все миры.