— 1000 долларов за наш опрятный маленький домик.

— 200 долларов моим дорогим родителям.

— 110 долларов моему верному, преданному брату.

— 15 долларов нашему чудесному дантисту, добродушному еврею, к которому мы питали высочайшее уважение.

— 4 доллара 25 центов нашему милому бакалейщику, старику-итальянцу, у которого для всякого находилось доброе слово. Я и сейчас еще помню как его звали — Тони.

— 75 центов нашему китайскому прачешнику, человеку щуплого сложения, который однако же долгими ночами неустанно корпел над нашими сорочками, совсем как я над книгами по юриспруденции, ради того, чтобы его дети могли когда-нибудь поступить в колледж, который они выберут сами. Я уверен, что из них получились замечательные, образцовые американцы.

— 60 центов мужчине из Польши, или «полячишке», как ласково называет подобных ему наш Вице-президент, доставлявшему нам лед для нашего старомодного холодильного ящика. Это был крепкого сложения человек, очень гордившийся своей родной Польшей.

Кроме того, мы были должны около 2 долларов девяноста центов нашему восхитительному водопроводчику-ирландцу, восхитительному японо-американцу, мастеру на все руки, и восхитительной супружеской чете из самого сердца нашего Юга, чете, принадлежавшей к той же расе, что и мы, и имевшей детей, с которыми наши дети играли в совершенной гармонии, несмотря на то, что мы происходили из других краев.

Могу с гордостью сказать, что упорный труд в адвокатской конторе позволил мне вернуть этим людям все, что я им задолжал, до последнего цента. А рассказываю я вам об этом, мои дорогие американцы, чтобы вы поняли — благодаря тем долгим часам тяжелого труда я, как мне представляется, обладаю ныне квалификацией, достаточной для понимания всех коварных, хорошо продуманных тонкостей судебного процесса, который этот беглец от правосудия затеял против спорта, прославленного такими людьми как Бэби Рут, Ру Гериг, Ти Кобб, Трис Спикер, Роджер Хорнсби, Хонас Вагнер, Уолтер Джонсон, Кристи Мэтьюсон и Тэд Уильямс — все они попали в Галерею славы и всеми ими американский народ вправе гордиться.

И позвольте мне сказать вам следующее: изучив это дело во всех его ответвлениях, я могу лишь присоединиться к мудрому мнению главы Комиссии по бейсболу, сказавшему, что победа этого беглеца неизбежно привела бы к гибели великой игры, возможно, сделавшей больше, чем какой-либо иной из наших национальных институтов, для того, чтобы американские юноши, вырастая, становились сильными, достойными, законопослушными гражданами. Если говорить прямо, я не знаю лучшего способа, которым наши враги смогли бы погубить юность американской нации, чем уничтожение игры в бейсбол и всего, что она олицетворяет.

Возможно, у вас уже созрел новый вопрос: «Господин Президент, если Курт Флуд намеревался погубить юность американской нации, уничтожив игру в бейсбол, где же ему удалось отыскать адвоката, готового вести подобное дело в суде?»

На этот вопрос я собираюсь ответить со всей доступной мне откровенностью.

Сколь бы скрупулезными, честными и преданными принципам правосудия ни были девяносто девять целых и девять десятых юристов нашей страны, в этой профессии, как, боюсь, и во всякой другой, подвизается крохотный процентик людей, готовых сделать и сказать все что угодно, лишь бы ставки — и гонорары — были достаточно высоки. В юридической школе наши профессора называли таких «настырными адвокатишками» и «крючкотворами». К несчастью, подобные люди встречаются не только среди последних отбросов нашей профессии, в редких случаях им удается вскарабкаться на самый верх — да, и даже занять посты, сопряженные с огромной ответственностью и дающие огромную власть.

Вряд ли мне стоит напоминать вам о скандале, разразившемся здесь, в Вашингтоне, во время правления прежней администрации. Все вы помните, что юрист, назначенный моим предшественником в Верховный Суд Соединенных Штатов, высший суд нашей страны, вынужден был подать в отставку вследствие финансовых махинаций. Сколь ни ужасным представляется этот инцидент каждому достойному американцу, я вряд ли что-нибудь выиграю, вновь пробуждая чувство нравственного гнева, обуявшее в то время всю страну.

Некоторые из вас поспешат напомнить мне, что на самом деле людей, счевших необходимым выйти из Верховного Суда после того как мой предшественник определил их туда, было двое. Однако было ли их двое, трое, четверо или пятеро, я считаю, что хотя бы в интересах единства нашей нации не стоит без конца твердить об ошибках, сколь бы прискорбными они ни были, той администрации, которую вы, избиратели, мудро отвергли три года назад.

Что прошло, то прошло, и никто не сознает это лучше меня. И если я сейчас напоминаю вам имена двух людей, счевших необходимым внести беспрецедентные прошения об отставке с высших судейских постов страны, то лишь затем, чтобы ответить, со всей доступной мне прямотой, на вопрос: «Что же за адвокат представлял интересы Курта Флуда?»

Двумя людьми, подавшими в отставку с постов, которые они занимали в Верховном суде, были мистер Эйб Фортас и мистер Артур Голдберг. Мои дорогие американцы, человека, который представлял интересы Чарлза Куртиса Флуда, зовут Артуром Голдбергом. Голд-берг-ом.

Так вот, прежде чем мне бросят обвинение в попытке ужаснуть или напугать население Америки, позвольте мне сказать, что меня такой поворот событий ничуть не ужаснул и не напугал. Мистер Голдберг, которому довелось послужить в высшем суде страны, несомненно знает все тонкости наших законов не хуже самого праведного юриста страны. Более того, никого из нас не удивляет, что человек, павший с самых вершин своей профессии, хватается за любые средства, лишь бы снова привлечь к себе внимание общественности. Я не удивился бы, если бы еще до завершения дела Флуда мистер Артур Голдберг объединил усилия, предпринимаемые им для защиты Чарлза Куртиса Флуда, с усилиями мистера Эйба Фортаса.

Однако вы можете сказать мне: «Но ведь, господин Президент, человек, который пытается погубить бейсбол и нанимает для достижения этой цели адвокатов, подобных названным вами, не заслуживает даже того, чтобы суд его выслушивал. Мало того, что он обращает в фарс всю нашу юридическую систему, так ведь, это мы, американские налогоплательщики, и предоставляем ему возможность „восстать против системы“, оплачивая содержание той самой системы, которую он пытается уничтожить. Если мы допустим это, мы можем с равным успехом допустить в школы людей, открыто признающих себя коммунистами, — пусть себе учат наших детей. Мы можем с равным успехом сложить оружие в нашей битве за свободу и безо всякой борьбы отдать наши школы и суды открытым врагам демократии.»

Что же, позвольте заверить вас, что я всецело с вами согласен. Фактически, мы именно сейчас изучаем возможности восстановления прежнего достоинства, величия и святости судов нашей страны. Как вам известно, одним из экспериментов, который мы не без определенного успеха провели здесь, в Вашингтоне, является программа «Правосудие на улицах». Это программа, в соответствии с которой вынесение и исполнение приговора как за преступления, наказуемые смертной казнью, так и за обычные уголовные преступления и даже за мелкие проступки производятся прямо на месте, в тот самый момент, когда преступление совершается, а иногда и раньше. Посредством программы ПНУ и аналогичных ей методов ускорения судебной процедуры, мы рассчитываем не только значительно разгрузить наши суды, но и полностью свести на нет нашу судебную систему уже ко дню выборов 1972 года.