я не прочь был бы обсудить с тобой. Если после такой долгой разлуки начать говорить, то наверняка так и не кончишь…

23.11.43

Налет прошлой ночью был не из приятных. Я беспрерывно думал… о вас всех. В такие моменты заключенные становятся просто невыносимыми. Надеюсь, что вы снова поедете ночью, я поражался, как нервничают во время воздушной тревоги фронтовики…

24.11.43

После вчерашнего налета я считаю необходимым вкратце сообщить тебе о тех распоряжениях, какие я сделал на случай своей смерти… Надеюсь, что ты прочтешь их с присущим тебе хладнокровием!..

Пятница, 26.11.43

Это действительно произошло – пусть и длилось всего одно мгновение; да это и не важно, несколько часов едва ли хватило бы, а здесь, будучи отрезан от всего мира, становишься таким восприимчивым, что можешь долго смаковать недолгие минуты. Этот образ – четверка самых близких в моей жизни людей, окруживших меня на какой-то миг, – долго будет со мной. Возвратившись после свидания в камеру, я целый час бегал взад-вперед, еда остыла, а в конце концов я стал над собой смеяться, поймав себя на том, что время от времени повторял одно и то же: «Как это было прекрасно!» Я всегда вынужден преодолевать интеллектуальный барьер, чтобы употребить слово «неописуемо»; ведь если постараться и добиться необходимой ясности, то «неописуемого», на мой взгляд, окажется весьма мало; но сейчас мне кажется, что сегодняшнее утро как раз сюда и относится. Вот передо мной лежит сигара от Карла [Барта], в самом деле неописуемая реальность – он был так мил? и все понимает? А В. [Виссер’т Хоофт]? Просто грандиозно, что ты его повидал! Потом моя любимая [сигара] «Вольф» – Гамбург – воспоминание о лучших временах; около меня на ящике водружен рождественский венок; на полке для продуктов ожидают завтрака огромные яйца из вашей посылки (бесполезно говорить: «Вы не имеете права отнимать столько от себя!» Но я так думаю и все-таки радуюсь!)… Я вспоминаю свое первое посещение тюрьмы – свидание с Фрицем Оннашем, ты тоже был со мной! Это свидание подействовало на меня чудовищно, хотя Фриц был весел и мил. Я очень надеюсь, что у тебя сегодня было не такое ощущение! Это объясняется, видимо, ложным представлением, будто заключение означает непрерывные мучения. Это не так, и как раз вот такие свидания ощутимо и на несколько дней облегчают жизнь, хотя они и пробуждают кое-что в душе, что, к счастью, какое-то время дремало. Но и это не беда. Снова знаешь, каким был богатым, испытываешь чувство благодарности за это и ощущаешь прилив надежд и воли к жизни. Я так тебе и всем вам благодарен!..

27.11.43

…Тем временем здесь был, как и ожидалось, мощный налет на Борзиг. Чувство, надо сказать, ни с чем не сравнимое – видеть, как прямо над тобой спускаются «рождественские елки», это осветительные бомбы на парашютах, сбрасываемые бомбардировщиком-лидером. Страшно вспомнить крики и беснование заключенных в камерах. Убитых у нас не было, только раненые; но до часу ночи мы были заняты перевязкой. После этого я крепко заснул. Люди здесь не стесняются, говоря об испытанном страхе. Не знаю, что и думать по этому поводу; ведь все-таки страх есть нечто такое, чего человек стыдится. У меня такое ощущение, что в этом можно было бы признаться только на исповеди. Иначе тут легко впасть в своего рода бесстыдство. Ради этого ведь не надо долго строить из себя героя. С другой стороны, в такой наивной искренности есть нечто обезоруживающее. Но существует также и циничная, я бы сказал, нечестивая искренность, которая в другое время выливается в пьяные оргии и разврат и которая производит такое сумбурное впечатление. Не относится ли страх все-таки к сфере «pudenda», который нужно скрывать? Мне надо будет еще подумать над этим, у тебя, наверное, тоже есть кое-какой опыт в этой области.

То, что мы теперь с такой интенсивностью вынуждены переживать ужасы военной поры, является, если подумать, необходимой основой воспитания для того, чтобы позднее мы смогли на почве христианства возродить жизнь народов – как внутреннюю, так и внешнюю. А потому мы должны сохранять в себе то, что мы переживаем, переработать, сделать полезным, а не отбросить прочь. Еще никогда мы не чувствовали гневного Бога так близко, и это благо. «Ныне, когда слышите вы Его глас, не ожесточайте ваших сердец!» (см. Пс. 94, 7–8). Задачи, навстречу которым мы идем, чудовищно велики; для их выполнения мы должны готовиться теперь и созревать.

28.11.43

Первый Адвент. Ему предшествовала спокойная ночь. Вчера вечером, лежа в кровати, я впервые открыл в «Новой песни» «наши» предрождественские песни. Почти каждая из них, когда я тихонько напевал их, напоминала мне о Финкенвальде, Шленвице, Зигурдсхофе[5]. Сегодня утром я прочел воскресные молитвы, повесил на гвоздик рождественский венок и укрепил внутри него картину Липпи «Рождество». Вскоре меня вызвали в лазарет на совещание, которое продолжалось до полудня. После обеда я на основании печального опыта последней тревоги (фугасная бомба разорвалась в 25 м от лазарета, там были выбиты стекла, погас свет, арестанты, о которых никто, кроме нас, из лазарета не заботился, кричали; но и мы мало что могли сделать в темноте; кроме того, открывая камеру, где сидели заключенные, совершившие тяжкие преступления, надо было быть начеку, чтобы тебе не заехал по голове ножкой от стула тот, кто задумал удрать, – короче, было несладко!) написал рапорт, указав на необходимость врачебной помощи здесь, в тюрьме, во время воздушных налетов. Может быть, он принесет какую-нибудь пользу. Я рад оказать любое содействие, причем там, где необходима помощь разума.

Совсем забыл сообщить тебе, что вчера вечером во время приятной беседы в лазарете я выкурил сигару «Вольф», издававшую сказочный аромат. Большое тебе спасибо за нее! С куревом, как начались воздушные тревоги, просто катастрофа. Когда перевязываешь раненых, они просят сигарету, да к тому же перед этим мы с санитарами много выкурили. Тем горячее благодарю вас за то, что вы мне позавчера принесли! Кстати, во всем здании выбиты стекла, и люди в камерах трясутся от холода. Несмотря на то что я забыл, уходя, открыть окна в моей камере, к моему величайшему удивлению, я обнаружил, возвратившись ночью, стекла целыми и невредимыми. Я очень обрадовался, хотя мне ужасно жаль других.

Как замечательно, что ты еще сможешь отпраздновать Адвент среди своих! Сейчас вы только что запели первые песнопения. Мне вспомнилось «Рождество» Альтдорфера и еще стихотворение: «Ясли сияют, ночь приносит новый свет, мраку здесь не место, вера будет блистать вовеки», а к нему и мелодия:

 

Но не на 4/4, а в неустойчивом, ждущем ритме, приспосабливающемся к тексту! А потом я прочитаю одну