Возможно, когда они вдвоем будут сидеть где-нибудь на пляже и тратить свои денежки, он будет думать иначе. Возможно, он забудет, как они достались, — во всяком случае, он на это надеялся.

Аманда возилась на кухне. Снова, небось, тосты с сыром, печеные бобы или что-нибудь в том же роде. Она, не переставая, твердила ему, что когда они получат деньги, то будут жить в свое удовольствие где-нибудь на модном курорте, ходить в шикарные рестораны, где у дверей стоят швейцары, а на улице толпятся в ожидании знаменитостей фотографы. Он интересовался, когда же это будет; ворчал, что ему осточертело сидеть здесь и бить баклуши. Он хочет, чтобы все это закончилось поскорее! Она уверяла его, что осталось уже недолго. Что довольно скоро — так или иначе — все закончится. Он считал, что это звучит несколько, блин, зловеще. Потом он посмотрел на мальчишку, затихшего в противоположном углу спальни, и подумал, что ее слова прозвучали чертовски устрашающе…

Это произошло совсем недавно. Несколько часов назад. Или дней? Время едва тащилось, как деревенский дурачок, который знает, что его сейчас будут бить.

Он знал, что во всем виноват сам. Еще недавно у него была возможность ответить «нет», сказать, что это глупая затея. Он не мог обвинить Аманду в том, что она все решила за него; но чувство было отвратительным.

Ждать — ждать неизвестно чего…

Будто ты совсем малюсенькая рыбка.

Почти каждый сантиметр плотных бледно-зеленых тисненых обоев был завешен постерами: команда «Сперз» 1975 года — на переднем плане Стив Перримен с мячом в руках; футуристический пейзаж Роджера Дина; теннисистка, удаляющаяся от камеры и почесывающая оголенную ягодицу. В углу комнаты на полочке, которую поддерживала кирпичная кладка, стоял музыкальный центр, вкладыши к альбомам Боуи и «Дип пёрпл» были разбросаны по поверхности его крышки из перспекса[20]и прислонены к колонкам. На ветхом обеденном столе, принесенном снизу и заменяющем письменный, валялись книги: «Огонь!», «Челюсти», «Колесницы богов», парочка зачитанных до дыр книг Свена Хассела в мягком переплете — вперемешку с кипами журналов «Мелоди мейкер» и «Нью мьюзикл экспресс». На стене у окна — календарь с Джилли Джонсоном и мишень для игры в дартс из магазина «Вулворт»…

Торн прищурился и еще раз посмотрел на эти модные обои — однотонные, цвета бледной орхидеи.

Тут также висели репродукции старинных карт, архитектурный чертеж в скрупулезной французской манере, афиши выставок в Музее Виктории и Альберта и выставок современной живописи в галерее Тейт. Кое-что было прикреплено к стене простыми кнопками, а кое-что — липкой лентой. Стоя в центре спальни Люка, абсолютно не похожей на его собственную юношескую спальню, Торн решил, что Парсонс вчера все правильно сказал: сын Малленов был не совсем обычным шестнадцатилетним подростком.

Он подошел к мощному новенькому компьютеру и с удивлением обнаружил на кипе бумаг, которая высилась с одной стороны от компьютера, дневник игр футбольного клуба «Арсенал». Заинтригованный, он протянул руку и невольно обрадовался тому, что мальчишка — хотя и явно введенный в заблуждение при выборе команды — имел хотя бы одну страсть, которую разделял и Торн. Он пролистал первые несколько страниц и тут же понял, что это нечто большее, чем просто дневник игр.

Место, где раньше стоял ноутбук Люка, теперь выделялось прямоугольником на пыльном столе. Парни из технического отдела все еще работали с винчестером — «рыли землю» в поисках чего-то такого, что могло быть старательно и умело спрятано. Но пока не было найдено ни одного важного электронного письма, в электронном дневнике также не обнаружили свидетельств того, что Люк планировал куда-то уехать. Не сидел он и в чатах, и вообще, совсем не создавалось впечатления, что он недавно завязал какие-то отношения в Сети.

Не помог и его сотовый телефон. Сам аппарат в тот момент, когда Люк пропал, находился у него, поэтому не было возможности проверить его адресную книгу, но список звонков и текстовых сообщений, которые предоставила телефонная компания, не дал ничего важного. Чаще всего Люк звонил своей сестре.

Торн не сводил взгляда с пыльного прямоугольника и тут заметил, что отсутствует еще что-то, — внезапно у него перехватило дыхание. Он представил себе метания молодого, живого разума, который изо всех сил сопротивляется действию лекарства, которое заставляет опускаться веки, туманит сознание. Он обмякает и погружается в чернильную темноту…

Том натянул рукав пиджака, зажал его между пальцами и ладонью и нагнулся, чтобы стереть отпечатки на стекле.

— Здесь вы его не найдете.

Он обернулся и увидел в дверях спальни Джульетту Маллен, сестру Люка. Он отряхнул серую пыль с рукава.

— По правде сказать, я нашел довольно много следов твоего брата, — ответил он.

Девочка обогнула его и прошла в комнату. Труды Торна явно не производили на нее должного впечатления, и она не желала обсуждать такую нудотину, как абстрактные понятия. Она оперлась о стену и сползала вниз, пока не уселась на серый ковер.

— И что дальше?

Торн огляделся по сторонам, потом снова посмотрел на Джульетту.

— Ну, Люк явно был аккуратист.

— Не упускаете ни одной мелочи, да?

— Я же детектив.

— Чем докажете?

— Я сдавал экзамены.

— Должно быть, проходной балл для вас занизили.

Джульетта оставалась серьезной, но Торн почувствовал, что за напускным безразличием и злостью она напряженно борется с собой, чтобы не засмеяться. Она получала удовольствие от своего остроумия. У нее были длинные волосы — того же угольного цвета, что и макияж вокруг глаз, и кофта с капюшоном, которую она надела к мешковатым джинсам. «Вероятно, это называется „мода скейтбордиста“», — подумал Торн. Или «грейндж», или как-то вроде этого. Он хотел было спросить у нее, но потом передумал.

— Что было на кассете? — неожиданно спросила она.

Торн не сразу понял, о чем она говорит; еще полминуты понадобилось ему, чтобы решить, как отвечать.

— Мама с папой просмотрели ее утром. Думаю, один-единственный раз, но и этого достаточно. Потом они позвонили мисс Портер. Разумеется, мне они не позволили смотреть. Они даже говорить об этом не хотят, поэтому…

— Поэтому?

— Поэтому… я подумала, что не произойдет ничего страшного, если я спрошу вас.

Торн видел, как она подтянула коленки к подбородку, сжавшись в комочек в углу комнаты. Это не могло не напомнить ему вчерашний вечер с Филом Хендриксом. И сейчас он видел за напускным безразличием боль и страстное ожидание ответа; ту же боль и страдание — за дерзкими репликами. На самом деле не произойдет ничего страшного, если он ей расскажет.