Правда, в одно из длинных щупалец, пущенных алебастровой лужей через всю комнату, оказалась частично вмурованной баба Глаша. Объединенными силами оторвав старушку от пола, санитары двух «Скорых» обнаружили на спине у бабы Глаши плотные крыловидные наросты белого цвета, но сбивать их с бабушкиных лопаток не стали. Медикам было не до того. Им пришлось здорово потрудиться, чтобы диагностированный у пациентки приступ острой сердечной недостаточности не унес бабу Глашу туда, где белые ангельские крылышки выдали бы ей как униформу.

«Скорая» номер один увезла бабушку с приступом и доктора с переломом. Вторая карета ушла порожняком: пьяных плиточника и плотника медики сочли недостойными госпитализации, а Степа Потапов, едва очнувшись, улизнул из страшной квартиры своим ходом. Штукатур Таня прикрыла белые и каменно-плотные завитки своей новой прически в стиле мраморной Венеры из Милоса, смастеренной из газетки классической пилоткой-корабликом, и тоже ушла по-английски, не прощаясь, едва приехала первая «Скорая».

Надавав реанимационных оплеух плотнику и плиточнику, спасатели раскатали засученные рукава и принялись выяснять, кто несет ответственность за ложный звонок с сообщением о катастрофе, но в отсутствие сбежавшей Тани так и не смогли прояснить это темное обстоятельство.

Проходными дворами я пересекла запруженный машинами и людьми центр города и внедрилась в тихий тупичок, главной достопримечательностью которого были художественно размалеванные стены. Дизайном тупика занимались самодеятельные художники, работающие в модной современной манере «граффити». Творцам было лет по пятнадцать, и рисовали они не за деньги, а из любви к искусству и вдохновляющей их радиостанции с бодрящим названием «Тротил». Станция была новой, но уже снискала популярность у подростков, разновозрастных любителей экстрима и всяческих асоциальных личностей. Вагончик, в котором помещалась вся студия взрывоопасного радио, уютно притулился к стеночке в глубине тупика.

– Избушка, избушка, стань ко мне передом, к лесу задом! – поднявшись по ступенькам к двери и не обнаружив ни звонка, ни кольца-стучалки, ни какого-либо иного сигнального приспособления, громко прокричала я.

– А мы всегда только передом! – распахнув дверь, весело объявил Гоша Грохотулин. – Задом к народу пусть наши конкуренты становятся!

– Скрытый смысл этого программного заявления от меня ускользает, – сообщила я, входя в крохотный «предбанник», наполовину занятый столом с компьютером.

– Я хотел сказать, что мы, в отличие от наших конкурентов, всегда активны и никогда – пассивны! – объяснил Гоша.

– Вот всегда у тебя, Гошка, так: ляпнешь что-нибудь, а потом начинаешь подводить под сказанное философскую базу! – вынырнув из-за компьютера, посетовал лысый юноша самой демонической наружности: красноглазый и острозубый.

– Привет, Ромео! – сказала я.

Рома Чашкин предпочитает, чтобы его именовали, как шекспировского героя. Он и впрямь постоянно сохнет от любви, только предмет его обожания меняется вместе с каждой новой фазой луны. Внешне Чашкин больше смахивает на юного Дракулу, чем на героя-любовника, но он очень обаятельный, и джульетты, как правило, отвечают ему взаимностью. Рубиновый цвет Ромкиных очей в значительной степени вызван хроническим ночным недосыпанием, ибо Чашкин, как положено настоящему Ромео, каждой новой подружке демонстрирует жгучий итальянский темперамент. Впрочем, я подозреваю, что красные глаза имеют и другую причину: сдается мне, что Ромка – альбинос! Брови и ресницы у него белесые, а вот насчет волос на голове ничего не могу сказать, ибо Ромео Чашкин в свои двадцать пять лыс, как бильярдный шар.

– Сами понимаете – гормоны! – значительно говорит он сам, объясняя этот феномен.

Никто не понимает, но все удерживаются от насмешек. Ромка вызывает симпатию даже у цепных волкодавов.

– Братцы-кролики! – воскликнула я, заглянув в красные глаза Ромео. – Вы оба здесь? А кто в эфире остался?

Гоша и Ромео – совладельцы радиостанции «Тротил» и ее основная рабочая сила. Восьмичасовой ежедневный эфир они делят по-братски и ведут по очереди. При этом манера вещать у ребят разная: Гоша – это такое до отвращения жизнерадостное и бесшабашное трепло, а Ромео интеллектуален, ироничен и – по настроению – романтичен. Общий у них только плей-лист.

– В эфире у нас нынче Джу-уля! – насмешливо поглядев на компаньона, пропел Гоша.

– Очередная Джульетта? – сочувственно спросила я у Ромки.

– Она не очередная! Она единственная и неповторимая! – с жаром вскричал Ромео.

– Они у тебя все неповторимые и все – единственные! – заржал Гоша. – Впрочем, Джулька – отличная девчонка и не бездарь, из нее получится отличный диджей.

– Джулька? – повторила я.

– Это звучит, как собачья кличка, да? – сокрушенно вздохнул Чашкин. – Я лично называю ее Жюли – на французский манер.

– А как девушку зовут по паспорту? – спросила я.

– Будешь смеяться! Так и зовут: Джульетта! – засмеялся Гоша.

– А фамилия у нее такая же оригинальная? – спросила я, вспомнив своих новых знакомых – Аполлона Ивановича Синебородова и Афанасия Драгонского-Суржикова.

– Незабудкина она, – мрачно поведал Ромео.

– Джульетта Незабудкина? Звучит неплохо, – одобрила я. – Но на месте этой девушки я была бы особенно разборчива в связях. А то угораздит ее выйти замуж за какого-нибудь…

– Кашкина! – развеселый Гоша заплакал от смеха.

– Хватит уже ржать, Гошка, ты меня отвлекаешь! – оборвал его сердитый Ромео.

– Ромашка злится, потому что никак не может отправить электронную почту, – нисколько не смутившись, объяснил мне Гоша. – Еще бы! Натолкал в письмо на четыре мегабайта Джулькиных фоток, а наша слабосильная электронка такие увесистые бандероли не берет!

Я сочувственно поглядела на спятившего от любви Ромео и потянула Гошу в сторонку. Впрочем, скромные размеры помещения не позволили нам отдалиться от Чашкина с непокорным ему компьютером больше, чем на метр.

Из угла периодически доносился исполненный ненависти крик «Сволочь!!!», сопровождающий неравную борьбу человека с почтовым сервером. Чтобы не отвлекать Ромео от военных действий, я максимально понизила голос и прошептала в вытянувшееся от внимания ухо Грохотулина:

– Гоша, я принесла тебе текст нашего гимна. Думаю, если ты споешь его под фанеру, это будет куда более эффектно, чем просто громкая читка. Только прошу не портить мое произведение хилой озвучкой, текст – просто бомба, так что с тебя – эквивалент.

– У нас с тобой есть общий гимн? – весельчак с намеком заморгал мне двумя глазами сразу. – Что-нибудь вроде «Союз нерушимый Елены и Гоши сплотила навеки халтура, гип-гип!»?

– Да здравствует созданный мною, хорошей, дебильно-торжественный мебельный гимн! – на лету поймав подачу, срифмовала я.

И сама себе поаплодировала: так мне понравился этот экспромт.