Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И снова ее хорошие и плохие дни чередуется. Плохих дней больше. Хорошего я давно не видела. Это отражается на Заке.
Его тревоге.
Манере поведения.
Такое чувство, что все его существование исчезает вместе с ней.
Я не знаю, что делать. Возможно, в этом мне не удастся ему помочь.
Над домом нависло грозовое облако страданий, которое ощущают все.
Когда я в среду после четырех подъезжаю к дому, немного удивляюсь, увидев машину Зака, а не Мишель. Утром он говорил мне, что вернется домой поздно, сегодня был его последний рабочий день, потому что в данный момент он не может находиться вдали от Сьюзи, не тогда, когда ее состояние так быстро ухудшается. В доме стоит тишина. Она кажется оглушающей. В воздухе чувствуется скорее холод, чем отсутствие звука, и это замедляет мои шаги.
Мяу.
Ко мне бежит Гарри Паутер. Я беру его на руки и целую в пушистую головку.
— Привет, приятель, — шепчу я. — Все в порядке?
Опустив его обратно на пол, на цыпочках иду по коридору. Сьюзи сидит на краю кровати в светло-голубой ночной рубашке, свесив бледные ноги, схватившись руками за край и склонив голову. Впервые за много дней я вижу ее в сидячем положении.
— Привет.
Ее голова медленно поднимается.
— Что случилось? — Я приближаюсь к кровати и опускаюсь перед ней на колени, накрывая ладонями ее руки, а она смотрит на меня заплаканными красными глазами.
— Я не могу есть, — говорит она хриплым голосом.
— Что ты имеешь в виду? У тебя нет аппетита?
— В желудке ничего не задерживается.
Должно быть, она весит меньше ста фунтов.
Кости выступают.
Кожа шелушится.
Губы все в трещинах.
В запавших глазах ни крохи блеска. Глаза Сьюзи — безжизненные.
— Так… ну, а ты пробовала смузи?
— Эм…
— Может, свежевыжатый сок?
— Эм…
— Или…
— Эмерсин.
Я замолкаю и склоняю голову, глядя на ее крошечные ступни, выглядывающие из-под ветхой ночной рубашки.
— Где Зак? — шепчу я.
— Ушел. Он расстроен. Мишель хочет, чтобы он позвонил в хоспис, — шепчет она.
Я киваю.
— Что я могу сделать для тебя?
Она клонится в сторону и морщится, из ее груди вырывается болезненный стон. Я помогаю ей лечь и накрываю одеялом.
— Найди его.
Я снова киваю.
— Что ты хочешь, чтобы я ему сказала?
Закрыв глаза, она пытается смочить сухие кратеры, избороздившие ее губы.
— Ты разберешься. Ты… — ее голос начинает стихать, когда она погружается в сон. — Ты… разберешься… с ним.
Рядом с кроватью стоит баночка с бальзамом для губ и миска с ватными тампонами. Я наношу немного бальзама ей на губы и целую в щеку. Затем заглядываю в каждую комнату в поисках Зака. Следующий на очереди — гараж. Его велосипед здесь, машина — на подъездной дорожке. Он не ушел бы далеко. Я уже очень хорошо знаю его. Даже расстроенный, он не оставит Сьюзи надолго. Это просто — не Зак.
Выйдя во двор, закрываю за собой дверь и прислушиваюсь.
Тишина.
— Зак?
Тишина.
Пробираюсь вдоль дома.
— Я здесь.
Обернувшись, замечаю его, сидящим за углом садового сарая. Колени подтянуты к груди. Руки зарылись в волосы, крепко в них вцепившись.
Словно любое резкое движение может его отпугнуть, я осторожно подхожу к сараю. Прислонившись спиной к теплому деревянному сайдингу, сползаю вниз и усаживаюсь на задницу, подтягивая колени так же, как и Зак. Несколько минут просто существую рядом с ним.
Ожидая.
Изучая.
Терпеливо вызывая в сознании любые мудрые слова.
Ничего не приходит.
— Я до смерти боюсь… — он делает паузу и сглатывает, — …что меня не окажется здесь, когда она умрет.
Я медленно киваю. Слова совершенно излишни. Теперь я понимаю, почему он дома, а не на работе.
— Я до смерти боюсь… оказаться здесь, когда она умрет.
Мое сердце заходится от его слов, с силой сжимая его в тиски.
— Итак… эгоистичная сволочная часть меня просто не хочет быть здесь. Что, если я просто уйду первым и подожду ее там?
Ох, Зак…
Мне хочется ему сказать, что, мысли она подобным образом после смерти Тары, у него никогда не было бы с ней шанса на жизни. Но я молчу. Зак не просит ободряющей речи. Он просит, чтобы кто-нибудь выслушал все мысли, которые приходят ему в голову — грубую, честную часть его сердца, нуждающуюся в освобождении, чтобы он мог жить, мог находиться рядом со Сьюзи, когда та покинет этот мир. Подобно приливу и отливу, вдоху и выдоху, жизнь зависит от сосуществования того, что можно удержать и того, что нужно… отпустить. Так мы и идем по этой жизни, как малые дети, изо всех сил пытающиеся покорить «шведскую стенку», не свалившись с нее.
Иногда нам нужна твердая рука для поддержки.
Иногда нам нужно, чтобы кто-то нас выслушал.
А иногда нам нужно несколько минут посидеть за сараем, чтобы отдышаться. Взять крохотный таймаут от реальности. Несколько мгновений, чтобы примириться с нашими самыми большими страхами.
— Зак?
Глубоко выдохнув через нос, он поворачивается лицом ко мне. Я вижу это в его глазах — боль, побуждающую меня сказать что-то слишком эмоциональное, слишком ободряющее, что угодно слишком.
— Косилка плохо косит. Думаю, тебе нужно наточить лезвия.
Я жду.
И еще немного.
А потом…
Его губы растягиваются в улыбке, глаза покраснели от слез, но я знаю, что он никогда не прольет ни слезинки передо мной. Медленно кивнув, Зак шепчет:
— Спасибо. — Еще несколько кивков. — Спасибо, что сказала.
— Без проблем. — Я улыбаюсь и встаю, протягивая ему руку.
Конечно, ему не нужна моя рука, чтобы встать, но он все равно за нее берется. Я откидываюсь назад всем телом, поднимая его на ноги. Мы отряхиваем задницы и рискуем бросить взгляд друг на друга в один и тот же момент. И теперь, когда наши глаза встретились, я не могу отвести взгляд, и Зак тоже.
Не потому, что мы влюблены.
Не из-за какого-то влечения.
Нет.
Это молчаливый обмен уважением. Я думаю, что он, возможно, самый замечательный муж, который когда-либо ходил по этой земле. И если я его правильно понимаю, он думает, что я худшая горничная, которая когда-либо ступала по этой земле… но я делаю нечто гораздо большее, чем просто избавляю его дом от пыли. И за это я чувствую его невысказанную благодарность. Когда я улыбаюсь, мне
