смутное представление об этой женщине. Единственное, что запомнилось, — это что она не смогла даже толком попрощаться, все время краснела и запиналась. Поэтому ее смелое вмешательство удивило молодую леди, а потом она удивилась еще больше, когда прежде застенчивая женщина, глядя на нее с искренним восхищением, произнесла:

— Я не знала, что вы такая красивая.

Она привыкла слышать об этом, но не так открыто и не от женщин. За свои двадцать восемь лет леди Каролина выслушала более чем достаточно комплиментов, но этот ее сильно удивил.

— Очень мило с вашей стороны так думать обо мне.

— Почему же, ведь вы прекрасны, — сказала миссис Уилкинс. — По-настоящему прекрасны, правда!

— Надеюсь, — добавила миссис Арбитнот, — вы в полной мере наслаждаетесь этим.

Бросив на нее удивленный взгляд, леди Каролина ответила:

— О да. С тех пор, как я себя помню.

— Это хорошо, — последовал неожиданный ответ. — Хорошо, потому что ваша красота довольно скоро увянет.

Леди Каролина стала опасаться, что ее соседки — женщины эксцентричные, а значит, надоедливые. Она не знала ничего скучнее, чем люди, мнящие себя большими оригиналами и пытающиеся всем это доказать. Все, что она хотела от этой поездки, — это оказаться подальше от знакомых и насладиться полным уединением. Перспектива оказаться запертой в средневековом замке на вершине холма, построенном специально для того, чтобы как можно труднее было войти и выйти, в обществе двух эксцентричных особ ее вовсе не прельщала. Она подумала, что, возможно, слишком поощряла их. В клубе подруги выглядели такими скромными и застенчивыми, что леди Каролина повела себя с ними вполне дружелюбно. Теперь она жалела об этом. Если они так легко вышли из своих раковин и отбросили смущение, значит, очень скоро они начнут претендовать на ее время и внимание, докучать своим обществом. Тогда — прощай все надежды на месяц спокойного сидения на солнышке, без того, чтобы кто-нибудь ждал ее или приставал с вопросами! Она мечтала полностью погрузиться в меланхолическое ничегонеделание, но этому мог легко наступить конец.

Мало этого — на ум леди Каролине пришла мысль о миссис Фишер. Ее трудно было не принять в расчет. Молодая женщина выехала на два дня раньше, чем собиралась, по двум причинам: во-первых, она хотела появиться в замке раньше всех и занять лучшую комнату. А во-вторых, ей хотелось избежать необходимости ехать вместе с миссис Фишер. Она не хотела иметь с этой женщиной ничего общего и не видела причины, почему у них должно быть что-то общее, даже на время.

К сожалению, оказалось, что пожилая леди тоже хочет оказаться в замке раньше всех и занять комнату по своему вкусу, поэтому они с леди Каролиной все же были вынуждены путешествовать вместе. В Кале они впервые увидели друг друга и заподозрили неладное, в Париже начали опасаться, что подозрения оправдаются, а в Меццаго они уже были уверены в этом. Там дамы взяли два разных экипажа и поехали по одной и той же дороге, причем лошади уныло плелись гуськом, а женщины безуспешно пытались этого не замечать. Когда обе кареты остановились, стало ясно, что больше не удастся избегать близкого знакомства, и путешественницы покорились неизбежности, но без малейшего удовольствия.

Из-за того, что миссис Фишер не могла свободно передвигаться, все заботы легли на плечи леди Каролины. Пожилая леди громко объявила из своей кареты, что хотела бы сама все устроить, но ей мешает трость. Возница объяснил, что нужно найти людей, которые отнесут вещи, и этим пришлось заняться опять-таки леди Каролине, потому что ее спутница объяснялась древним языком Данте, который, вероятно, прекрасно звучал в устах Мэттью Арнольда, но был совершенно непонятен деревенским ребятишкам. Из-за этого молодой женщине, которая отлично говорила на современном итальянском языке, пришлось самой все организовывать.

— Я вынуждена полностью положиться на вас, — вещала миссис Фишер, сидя на своем месте. — Пожалуйста, поймите, что я всего лишь старая больная женщина, которая не может даже ходить без костыля.

Все время, пока они спускались по ступенькам, а потом шли вдоль причала и снова вверх по дорожке, леди Каролине пришлось идти как можно медленнее, приноравливаясь к спутнице и опекая ее, как родную бабушку.

— Это все из-за моего ревматизма, — то и дело с сожалением повторяла миссис Фишер.

Когда они подошли к подножию холма, леди Каролина из простого человеколюбия вынуждена была присесть вместе со старой леди на скамейку и отдохнуть, хотя больше всего на свете ей хотелось бегом взлететь по вьющейся дорожке на самую вершину. Вдобавок миссис Фишер немедленно принялась рассказывать, как когда-то гуляла по такой же тропинке с Теннисоном.

— Он превосходно играет в крикет, правда? — вежливо, отсутствующим голосом спросила леди Каролина.

— Я говорю о Теннисоне, — заметила миссис Фишер, неодобрительно разглядывая спутницу поверх очков.

— Ну да, он ведь отличный игрок?

— Я говорила об Альфреде Теннисоне, знаменитом поэте.

— О! — воскликнула леди Каролина.

— Там была точно такая же дорожка, — упорно продолжала старая леди. — Правда, без эвкалиптов, но в основном такая же. Мы сели на скамейку, и он повернулся и сказал мне… Я точно наяву вижу, как он…

Леди Каролина припомнила все это и решила, что миссис Фишер надо обязательно поставить на место, так же, как и этих двух дам у окна, причем как можно скорее. Она пожалела, что встала со стены. На самом деле нужно было всего лишь махнуть рукой в виде приветствия и подождать, пока они сами спустятся в сад.

Выполняя свое решение, она притворилась, что не услышала последнего замечания миссис Арбитнот, и сказала, стараясь вложить в свое замечание как можно меньше тепла:

— Насколько я понимаю, вы идете завтракать. Я лично уже перекусила у себя в комнате.

Однако как ни старалась молодая женщина, ее голос прозвучал мягко и сердечно. Возможно, дело было в особом тембре ее голоса, но ни разу в жизни ей не удалось заставить его звучать неприязненно. То же самое и с глазами. Эти глубокие серые глаза не могли смотреть иначе, только мягко и нежно, как ни пыталась их хозяйка бросать ледяные взгляды. Они просто терялись в густых ресницах, и до собеседника доходил взгляд, полный доброты и интереса. Бывало, что у нее пропадало чувство юмора или она злилась (с кем такого не бывает время от времени), но при этом у нее на лице появлялось выражение такой трогательной печали, что каждый старался утешить ее, а если возможно, то и поцеловать.

Это приводило леди Каролину в настоящее бешенство, просто сводило с ума. При ее чудесной внешности ей ничего не оставалось, как всегда выглядеть