Он ощутил ее скользкое мокрое лоно, и с его губ сорвался сладостный стон. Она извивалась под ним, по мере того как росло возбуждение, учащая ее дыхание и испепеляя тело — от твердых сосков до самого ее распаленного нутра. Она изнемогала от желания…

Он вошел в нее сильным толчком.

Ее спина изогнулась. Она вскрикнула, когда он уперся в ее нутро, доставляя смешанное с болью удовольствие.

Талос шумно выдохнул, закрыв глаза, снова и снова входя в нее, замедляя темп, двигаясь мощно, но медленно. Каждый новый толчок был сильней, и наслаждение разливалось по всему телу Ив, поглощая ее без остатка.

Он еще шире раздвинул ее ноги и стал двигаться быстрее и настойчивее, вызывая в ней мучительное блаженство. Всего четыре толчка, каждый сильнее и глубже, чем предыдущий.

И ее тело взорвалось оргазмом.

Ощутив ее возбужденное, разгоряченное тело, Талос понял, что не сможет устоять. Прикосновения к ней возносили его к самым небесам. Ее кожа была нежнее, чем в его воспоминаниях. Она пахла так сладко. Войдя в нее, он потерял контроль над собой. При каждом толчке ее пышная грудь колыхалась от его резких движений, и она судорожно выдыхала. Как же долго он хотел ее?

И как он мог так долго сдерживать свои желания?

Каждый его нерв полыхал огнем. Он не испытывал такого раньше — даже с ней.

Всего три движения, и он уже отчаялся контролировать себя. Он рычал от удовольствия, близкого к безумию, входя в нее снова и снова, заполняя все пространство внутри нее. Талос слышал ее шумные вздохи, переходившие в крик, и ощущал содрогания ее тела. Он больше не мог сдерживаться. Он вошел в нее последний раз, с гортанным стоном, пульсируя и взрываясь внутри нее.

Выбившись из сил, он обрушился на кровать рядом с ней, заключив ее в объятия и прижав к себе.

И вот теперь, увидев серый свет, пробивавшийся в окна, он понял, что уже утро. Они проспали в объятиях друг друга по крайней мере два часа.

Как никогда раньше.

Конечно, они спали в одной постели, отдыхая между вспышками почти не прекращавшейся страсти. Но он никогда не обнимал ее вот так, бережно прижимая к груди в полусне.

Он почувствовал себя… довольным. И надежным.

Талос разглядывал ее прекрасное обнаженное тело. Белая простыня едва прикрывала ее бедра. Кожа блестела и сияла кремовым светом. Соски на ее налитой, тяжелой груди, которые он так сладко посасывал еще недавно, теперь алели, подобно бутонам роз. Растущий живот делал ее еще более женственной, похожей на богиню плодородия.

Его тело немедленно напряглось. Он снова хотел ее. И не только ее тело…

Как она могла до такой степени измениться?

Неужели потеря памяти сделала ее совершенно другим человеком?

У него были все основания, чтобы наказать ее, сделать ей больно. Но он не мог.

Вопреки своей жаждавшей справедливости душе он не мог ранить Ив.

Оставалась только одна запасная карта в рукаве. Единственный шанс восстановить справедливость.

Он мог сказать ей правду.

Мог привести ее в то место, где она предала его.

Это был последний шанс.

Потому что новая Ив, которая сейчас спала в его объятиях, была слишком прекрасна, слишком реальна и уязвима. Слишком влюблена, естественна и нежна.

Талос рассчитывал на то, что она беззащитна. Ему не могло прийти в голову, что ее невинность обезоружит его.

Но рано или поздно Ив вернется к своей прежней сущности — хладнокровной, жестокой и хитроумной сирены, предавшей его за любовь или за деньги. Женщины, которая, без сомнения, возненавидит их малыша только из-за того, что он сделал с ее фигурой. Которая будет пренебрегать благом ребенка, преследуя собственную выгоду.

Которая ни за что не станет довольствоваться одним мужчиной.

Вздохнув, он крепче сжал Ив в объятиях. Нужно покончить с этим. Сегодня. Он должен избавиться от этой новой женщины.

Внезапно он услышал странный звук. Нахмурившись, посмотрел на Ив. Сначала он различал только ее тихое посапывание и пение утренних птиц в бледно-голубом предрассветном небе.

Но потом Ив снова судорожно вдохнула. И стала кричать.

Убаюканная в объятиях Талоса, окутанная мягким предрассветным сиянием, Ив не хотела просыпаться. Она прижалась лицом к его груди, наслаждаясь теплом его кожи и мягкостью темных волос.

Его тело было таким огромным по сравнению с ее. Уютно свернувшись калачиком рядом с ним на большой кровати, она чувствовала себя защищенной. Любимой. В нем было так много всего непонятного ей. Но она все сильнее влюблялась в него.

Сонная и довольная, она вслушивалась в стук его сердца, который становился все громче, словно звук тяжелых шагов равномерно ступающего по каменному полу человека. Топ. Топ. Топ.

И вдруг ей стало холодно, потому что перед ней пронеслись затуманенные лица людей. На первом плане она увидела плачущее лицо матери. Причитая, она вцепилась руками в Ив, в то время как перед ними какой-то старик проносил на плечах гроб отца. Ив сжала руки матери в страхе, что смерть отца неминуемо повлечет за собой и смерть матери. Только на прошлой неделе они потеряли отца, дом, состояние, репутацию. И во всем был виноват один человек. Своей ложью он погубил ее отца. Безжалостно расправился с ними…

И теперь, стоя на заиндевевшей траве посреди могил, окруженная людьми в черном, пришедшими проститься с ее отцом, она увидела, как ледяной мартовский ветер откинул черную вуаль ее матери. Мать простерла руки к гробу, когда ее любимого мужа предавали земле, как будто хотела быть похороненной в той же холодной могиле…

— Нет! — закричала Ив. — Пожалуйста!

— Ив! — Она вдруг почувствовала тепло сильных мужских рук, обнимавших ее, и услышала встревоженный голос. — Проснись. Проснись.

Задыхаясь, она открыла глаза. И увидела лицо Талоса.

— Что… что случилось?

— Ты кричала. — Он крепко прижал ее к себе, гладя по лицу и волосам. Взгляд его темных глаз был полон заботы. — Тебе что-то приснилось?

Приснилось?

Боль пронизала ее, и она вдруг ощутила такую тяжесть в голове, словно ее череп раскололся на кусочки. Она отстранилась от него, обливаясь слезами. Ей почему-то стали неприятны его прикосновения.

— Я вспомнила похороны отца, — прошептала Ив. Она отодвинулась от Талоса и, вставая с постели, поняла, что не одета. Она застыла, вспоминая ночь, проведенную с ним. Вспоминая, как была счастлива, засыпая в его объятиях…

Она глубоко, судорожно вздохнула, откидывая волосы с глаз.

— Пойду приму душ, — и, не давая ему вставить слово, добавила: — Одна.