метаться во все стороны от боли, разбрасывая вокруг лежавших и сидевших в телеге людей, забивая ударами копыт всех, кто имел несчастье оказаться у них на пути. Разрыв артиллерийского снаряда положил конец страданиям животных и людей.

Несколько раз нам приходилось останавливаться и ждать, пока идущий впереди нас «Королевский Тигр» устранит опасности, которые поджидали нас то с одной, то с другой стороны. Его башня разворачивалась то направо, то налево и выбрасывала в ночь длинную очередь трассирующих пуль из спаренного с башенным орудием пулемета. На корме этого тяжелого танка примостилась группа солдат войск СС, которые всякий раз открывали также огонь из своих МП-40 и крупнокалиберного пулемета по домам, в которых замечали засевших русских солдат.

Мы подошли к частично разрушенному зданию, из остатков каменного фундамента которого вели огонь красные пехотинцы. Из амбразуры этого опорного пункта вылетела противотанковая ракета и, влача за собой огненный хвост, взорвалась, ударившись об один из вогнутых опорных катков «Королевского Тигра». Каток отлетел, крутясь в воздухе подобно подброшенной монете, и в какую-то секунду я решил, что танк обречен. Но эсэсовцы спрыгнули с корпуса танка и стали штурмовать позицию русских, несмотря на их огонь. Оставшиеся в живых русские покинули свое убежище и бросились в гущу беженцев и бредущих солдат, ведя неприцельный огонь из своих автоматов.

Я высунулся из люка башни, чтобы рассмотреть происходящее, и, схватив свой автомат, уже вылез на корпус танка, когда сообразил, что в действительности имеет место. При свете горящих зданий я увидел этих десять или двенадцать русских пехотинцев – которые знали, что им предстоит погибнуть, но хотели взять с собой как можно больше немцев и стреляли во все стороны. Половина этих красных уже через несколько секунд была повергнута наземь выстрелами или ударами германских солдат и исчезла под их сапогами, будучи забита и затоптана насмерть. Но остальные продолжали поливать непрерывным огнем из своих автоматов.

Я спрыгнул с «Пантеры», не чувствуя боли от своих ран, и короткими очередями уложил двух красных. Несколько наших солдат пришли мне на помощь, покончив с еще парой русских, но остальные наши пехотинцы, даже имевшие оружие, просто стояли, словно прилипнув к земле, обессиленные или объятые страхом, и просто смотрели на то, как мы, более энергичные бойцы, сражаемся с нашими общими врагами. За несколько секунд мы покончили с ними всеми, а беженцы начали обшаривать их тела в поисках еды или оружия, хотя пролитая кровь еще дымилась паром в неверном свете пожаров.

Я вернулся на свое место в «Пантеру», тело мое снова словно онемело, сознание было затуманено. Наш танк продвинулся метров на пятьдесят от того места, где кончалась улица, затем мы проделали еще метров сто несколько в сторону, чтобы уйти подальше от зоны самого интенсивного обстрела. Здесь снаряды ложились куда реже, похоже было на то, что русские артиллеристы по-прежнему продолжали осыпать снарядами центральную часть городка, где не кончалась ужасная бойня.

Посмотрев назад, на центральную часть городка, я смог различить массу людей – не сотни, но многие тысячи, – выбегающих с оконечности центральной улицы, спасающихся из зоны обстрела. За их спинами все здания центра Хальбе полыхали огнем, но снаряды продолжали рваться среди них в безумном ритме. Какова же была судьба тех тысяч, которые все еще надеялись прорваться сквозь ракеты и взрывы, между горящими и рушащимися зданиями?

Словно в ответ на мой вопрос, в конце главной улицы появилась автомашина: открытый грузовик с кабиной и грузовой платформой без бортов. Платформа грузовика была полна солдатами и беженцами, одежда на которых тлела и порой вспыхивала искрами. Грузовик тоже горел, пламя вырывалось из-под капота его двигателя. Очевидно, потеряв управление, он врезался в толпу на открытой местности, сбив множество людей, которые остались лежать там, где упали. От ударов о людей грузовик стал замедлять ход и остановился, пламя с ревом охватило его целиком. Я увидел, что никто из людей, находившихся на его открытой платформе, даже не попытался двинуться, спрыгнуть или сползти с нее на землю. Либо очень тяжелораненые, либо слишком запуганные, либо уже безразличные к своей судьбе, они остались лежать грудой на платформе, пока пламя не поглотило их.

Я снова взглянул вперед, в темноту лежащей перед нами дороги, – мрачное пространство, не освещенное ни ракетами, ни пламенем пожаров, ни вспышками разрывов. Вокруг нас шли выжившие в огненном аду пешие беженцы, следуя за танками в надежде на спасение. Мы тоже двинулись в путь со скоростью пешего путника, при этом я уселся на башне танка, общаясь с механиком-водителем по танковому переговорному устройству и стараясь рассмотреть, что происходит впереди. Как я ни старался, так и не смог увидеть «Королевских Тигров», но различил в темноте искры из выхлопных труб «Пантеры» нашего Капо, идущей с такой же скоростью. Через несколько сотен метров я обратил внимание на то, что пешие беженцы, идущие вокруг нас, начинают прибавлять шагу и из последних сил едва ли не бегут в какое-то темное и тихое пространство впереди нас. Мимо двигались мотоциклы, грузовики и телеги, едва различимые в обступившей нас темноте, все эти транспортные средства и отклоняющийся вместе с ними поток пеших беженцев старались вместе с нами как можно дальше отойти от Хальбе.

– Кажется, мы прорвались, герр фельдфебель, – раздался в моих наушниках ТПУ голос механика-водителя. – Вроде бы вокруг ничего нет. А это похоже на дорогу, ведущую на запад.

Я только буркнул в ответ – отчасти потому, что сомневался, отчасти из-за того, что боль в спине снова стала донимать меня. Спине было холодно и мокро, – ощупав ее рукой, я понял, что она покрыта кровью. Оставалось надеяться только на то, что, когда мы пересечем пространство за Хальбе и вырвемся из этого ада, мне удастся найти медицинскую помощь и перевязать свои раны.

– Я начинаю верить, что мы и в самом деле прорвались, – сказал механик-водитель, сидевший на своем месте внизу, ближе к носовой части танка. – Вижу впереди по дороге какой-то знак. Что на нем написано, герр фельдфебель?

Я стал всматриваться в темноту, в глазах у меня двоилось, словно я изрядно выпил. Наконец мне удалось увидеть этот знак: на растущем у обочины дороги дереве было примотано нечто вроде плаката, на котором черными буквами было что-то написано. Когда мы приблизились, я смог прочитать написанное от руки объявление:

«Всем немцам, идущим на запад.

Безопасный маршрут проходит через железнодорожную станцию.

Распоряжение полевой жандармерии рейха».

Я велел механику-водителю принять левее и медленно продвигаться