Это была одна из великого множества прекрасных, но, по большому счёту, бесмысленных идей Отто – написать роман о том, что на обратной стороне обычных пивных картонок в одном из городских баров записаны пророчества. На какую картонку случайно кружку поставишь, то и сбудется для тебя. Даже если не прочитал, что написано, вообще ничего не заметил, всё равно судьба изменится в полном соответствии с пророчеством, а они там совсем не сахар, одно другого мрачней. И как эти картонки попадаются разным людям, и что потом происходит; наконец, главный герой начинает расследование, чтобы выручить друга, ну или девушку, для сюжета баба, наверное, лучше, и что-то очень интересное выяснит про эти картонки; пока допишем до этого места, как раз успеем придумать, что именно он узнал, откуда взялись пророчества, почему так действуют, и зачем это вообще было надо, – легкомысленно сказал тогда Отто, а он только плечами пожал, потому что сама по себе идея дурацкая, притянута за уши. С чего вдруг какие-то «пророчества» на картонках должны изменять чьи-то судьбы? И что вообще такое «судьба»? Совокупность всех событий и обстоятельств человеческой жизни, вот прям заранее предопределённая, и ни шагу в сторону, ты серьёзно? Полная ерунда. Обсуждать её весело, но этого недостаточно, чтобы написать книгу. Книги вообще очень непросто писать.

Он это точно знал, потому что как раз незадолго до того разговора закончил писать роман, который начинался, как детектив, развивался, как волшебная сказка, а заканчивался, как условно научная фантастика, где герои обнаруживают себя игроками, а некоторые – нарисованными персонажами компьютерной игры; в общем, звучит так себе, но тогда он был ужасно доволен тем, как всё получилось. И, конечно, мечтал эту книжку опубликовать. Разослал её во все известные издательства в надежде, что хоть где-нибудь да читают присланное самотёком. И Отто тоже дал почитать, единственному из знакомых; на самом деле, зря это сделал, потому что Отто ни слова ему не сказал о романе, ничего не стал обсуждать, зато обрадовался: о, так ты теперь книжки умеешь писать? Круто, вот мы развернёмся!

«Развернёмся» в его устах означало, что теперь Отто будет придумывать сюжеты новых романов, а он – как заведённый писать. Он вообще-то не собирался, зато Отто взялся за дело со свойственным ему избыточным энтузиазмом. Буквально за неделю сочинил сотню сюжетов, один другого нелепее. Ладно, положа руку на сердце, попадались среди них совсем неплохие, некоторые – отличные. Просто никому неинтересно тратить время и силы на чужие идеи, когда своих в голове уже столько, что жизни не хватит, даже если бросить работу и с утра до ночи, ни на что не отвлекаясь, писать.

С Отто, в принципе, было легко – в том смысле, что остывал он обычно так же быстро, как загорался. Всё, что требовалось от собеседника – выслушать и в нужных местах покивать. Но с книжкой о пророчествах, записанных на пивных картонках, Отто натурально заклинило. Сочинял эти пророчества пачками, постоянно добавлял новые, даже, вопреки обыкновению, записывал их в старую телефонную книжку, чтобы не забыть, каждый день спрашивал: ну когда мы уже начнём? – и так достал его этими разговорами, что пришлось наконец сказать прямо: мне это сейчас неинтересно, я хочу совсем другую книжку писать. И тогда Отто, конечно, взвился. Как говорится, вышел из берегов. Какую такую «другую книжку»? Ещё одну фантастическую хероту для упоротых пэтэушников? Ничего другого всё равно не получится без меня!

Это, конечно, был удар – нет, не ниже пояса, выше. Прямо в сердце, куда же ещё. Потому что ему и так тогда было хреново из-за этой проклятой книжки, которая, с одной стороны, казалась не просто крутой, а лучшим, на что он способен – не только в литературе, а в жизни, в целом, вообще. А с другой стороны, книжка оказалась никому не нужна, хоть в Интернете её выкладывай, среди адовых мегатонн такого же никому не нужного самиздатовского говна, но он и на это уже был готов, так хотел, чтобы книгу читали; даже не столько хотел, сколько явственно, до телесной физической боли ощущал, что книга этого хочет, ей очень надо, срочно, чем скорее, тем лучше, для книги быть никем не прочитанной – всё равно что для человека не дышать. Но всё тянул, откладывал, надеясь на ответ из какого-нибудь издательства, и это было так муторно, что, честное слово, лучше бы вообще никогда ничего не писал.

Отдельный ужас заключался в том, что ему очень хотелось писать дальше. Даже начал было новую книгу, но писать, заранее зная, что девать это будет некуда, оказалось невыносимо мучительно, как будто добровольно скармливаешь себя пустоте.

Словом, на смену тайной эйфорической радости, сопровождавшей его три года, пока писал свой первый роман, пришли скверные времена, и это, конечно, была ещё та подстава. Такого он совершенно не ожидал.

Вся надежда была на Отто, потому что – ну, ёлки, всё-таки лучший друг. Единственный, кому всегда нравилось ровно то же, что и ему самому, только Отто обычно понимал гораздо лучше и глубже. Изредка, под настроение, начинал объяснять, что именно его зацепило в книжке или в кино, как это сделано, как работает, почему так сильно воздействует и что за этим эффектом стоит. И это было ужасно круто – когда тебе подробно объясняют словами, почему ты чувствуешь то, что чувствуешь. Вдруг выясняется, что твоё впечатление вместе с автором создавал весь остальной мир, вся совокупность накопленного культурного опыта, все особенности человеческой биохимии старались, работали, доводили тебя до катарсиса, такие удивительные молодцы.

В общем, Отто, как ни крути, был для него тогда огромным авторитетом. И он решил, что один такой читатель стоит нескольких тысяч. Пока у книги нет этих тысяч, пусть будет лучший из лучших, хоть и всего один.

И вдруг этот «лучший из лучших» говорит: «фантастическая херота».

* * *

Никогда в жизни ничего не хотел так сильно, как убить Отто тем вечером. Физически тот всегда был сильнее, но ярость творит чудеса. Был почти уверен, что стоит начать, и всё у него получится, поэтому просто встал и ушёл от греха. Ничего не стал говорить. Зато Отто успел сказать ему вслед: раз так, ты вообще больше никогда ничего не напишешь! Вот увидишь, больше ни слова, ни буквы, ничего не сможешь написать без меня!

Шёл и думал: естественно больше не напишу. На хрен мне это надо. И представлял, как отрубает голову Отто огромным, тяжёлым, как в фильмах показывают, мечом. От этого становилось гораздо легче. Примерно секунд на пять.

Потом уехал, почти как умер, с концами, ухватившись за первое попавшееся предложение о работе – неважно, куда и на каких условиях, лишь бы отсюда. А когда после его отъезда родителям принялись названивать из издательства, попросил послать их подальше. Где они раньше были? А теперь пусть идут в задницу, мне уже ничего не надо. Не было никакой книжки. Ничего не было. И не будет. Хватит с меня.

Отличную, в итоге, сделал карьеру, хотя вот уж чего никогда не планировал. Видимо, потому, что от работы особо не отвлекался – ни на книги, ни на музыку, ни, упаси боже, на дружбу, на хрен она сдалась.

Главное, мне же тогда твоя книжка очень понравилась, – вдруг сказал Отто. – Такая крутая, я даже не ожидал. Но мне стало дико обидно, что ты написал её один, без меня. Не обсуждал ничего, не рассказывал, не советовался, даже не хвастался. Я вообще не знал, что ты всё это время что-то тайком писал! Чуть не лопнул тогда от злости, но быстро изобрёл способ перестать на тебя сердиться: написать что-нибудь вместе, ещё в сто раз лучше. Стал придумывать сюжеты и предлагать, но тебе ничего не нравилось. А идея с картонками так меня зацепила, что, сам видишь, до сих пор не отпускает. Вот я и начал на тебя наседать. Сам-то книг писать не умею, даже браться не стал бы… Можешь не говорить, что я вёл себя, как целое стадо тупых идиотов, это я и сам понимаю. Теперь понимаю. А толку-то от моего понимания. Я бы сказал сейчас: «прости дурака», только этого мало. Что было, то было, ничего не изменишь, прощай, не прощай.