Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мда-а… – протянул седой. – Слишком глупо, чтобы быть похожим на правду.
– Да это лишь десятая часть всей правды! – с жаром воскликнул спецкор. – Хотите, я вам про ее личную жизнь расскажу?
– Не стоит, – вздохнул незнакомец и полез в карман за бумажником. – Достаточно… Очень и очень жаль… Знаете, – он отсчитал купюры и протянул Айвару, – я заплатил бы вдвое больше, если бы все оказалось неправдой.
– Да? – тот закусил губу. Знай он об этом раньше, его рассказ изобиловал бы сейчас совсем другими подробностями. – А про Завадскую хотите что-нибудь услышать?..
На выходе из редакции прихрамывающего мужчину остановил Кошкин.
– Я вас видел в приемной, – заявил он, демонстрируя красную книжицу. – А потом – с Айваром у окна. Вы журналист?
– В некотором смысле – да, – с достоинством поклонился тот. – Я писатель.
– Еще один! – ухмыльнулся Виктор. – И поэт, наверно?
– Нет, стихи – не по моей части, – седой покачал головой. – А вы не любите поэтов?
– Терпеть не могу, – признался Виктор. – Особенно современных.
– Бывает, – посочувствовал тот. – Теперь, когда вы знаете, что я не поэт, у вас больше нет вопросов?
Кошкин перестал ухмыляться.
– Вы интересуетесь Кирой? – мрачно спросил он.
– Да, интересуюсь, – спокойно подтвердил мужчина. – А вы занимаетесь расследованием ее дела?
Виктор не ответил. Он, казалось, что-то обдумывал.
– Она действительно убила человека? – снова поинтересовался седой.
– Знаете, что… – Кошкин посмотрел на часы. – Уделите мне двадцать минут вашего времени.
Кира не могла найти себе место. Она бродила по квартире в полном отчаянии, двигала с места на место предметы на столе, пробовала принять душ, чтобы успокоиться, даже глотнула водки – ничего не помогало. Слезы душили ее, ноги сделались ватными, а сердце разрывалось от боли.
Как они могли! Люди, с которыми она проработала бок о бок, плечом к плечу семь лет, не просто отвернулись – они завязали потуже узел веревки на ее шее, они поспешно забросали землей яму, в которую она оступилась в темноте! Ей не верит никто: ни следователь, ни Виктор, ни коллеги. Она угодила в ловушку, расставленную глупыми и жуткими обстоятельствами. А может быть, не обстоятельствами, а… ее матерью? Может быть, прав отец, и все происходящее – знак, надрывный императив, зовущий ее сделать то, о чем она пока даже не помышляет? Неужели поездка на остров – волшебное лекарство от боли и бед, а клубок немыслимых катаклизмов распутывается одним только шагом на каменный берег?
Она остановилась перед фотографией матери. Печальный взгляд – и ничего больше! Ни намека, ни подсказки, ни сострадания…
– Мне плохо, мама… – прошептала Кира. – Помоги мне! Как понять тебя? Как расшифровать хитрую и жестокую вязь трагедий, которые, кажется, связаны с тобой? – Она тяжело опустилась на стул.
Ответа не было. Холодная тишина висела в комнате, и лишь неугомонный ветер тормошил занавески на открытом окне. Кире вдруг почудилось, что она замерзает. Ледяная волна, как предчувствие, плеснула из сердца и разлилась по всему телу. Она с удивлением посмотрела на свои дрожащие ладони, на покрытые гусиной кожей колени и испугалась: это – озноб! Предвестник лихорадки или другой болезни. Если через мгновение остановится сердце – она будет избавлена от мук, но так навсегда и останется в памяти людей убийцей, кровожадным монстром, бездушной и циничной авантюристкой.
Стуча зубами, Кира вскочила со стула, бросилась к окну и с силой его захлопнула. В ту же секунду магнитная пластинка, держащая на весу декоративный экран батареи парового отопления, отскочила, и он рухнул на пол с одного бока, придавив Кире ногу.
Зажмурившись от боли, она присела на корточки и… замерла. Плоский целлофановый пакет с вещами, втиснутый между экраном и батареей, выглядел здесь столь же нелепо, сколь и пугающе. Кире, даже если бы захотелось что-то спрятать, никогда не пришло бы в голову отдирать экран. Она даже не знала, что он крепится на магнитах!
Дрожа то ли от озноба, то ли от волнения, она вынула пакет и вытряхнула на пол содержимое. Словно бомба, взорвавшаяся у нее в голове, глухо стукнул о паркетную доску пистолет. Прямо на него из пакета посыпались вещи – такие знакомые и такие… страшные. Белое домотканое платье и черная полушерстяная накидка.
Кира поняла, что вот-вот лишится чувств. В глазах померк дневной свет, льющийся из окна, а дыхание перехватило железной, чудовищной хваткой мгновенного ужаса. Она сидела на полу, дико таращась на свою находку, и беззвучно шевелила губами.
– Что ты делаешь? – раздался голос над головой, и Кира вздрогнула так, что чуть не потеряла равновесие.
Неизвестно откуда выросший за спиной отец с тревогой наблюдал за происходящим.
– Что с тобой, дочка? Почему ты на полу? – Он присел рядом и поднял накидку. – Откуда это у тебя?
– Папка… – прошептала она. – Это – самое ужасное, что могло произойти за последние два дня…
Но тот, казалось, ее не слышал. Он в изумлении рассматривал накидку и платье, словно Золушка, которой приготовили бальный наряд.
– Мамины вещи… Невероятно…
– Здесь еще одна… вещь, – Кира пальцем, словно боясь обжечься, подвинула ему пистолет.
– «Вальтер»! – ахнул отец. – Я, наверно, сплю…
– Значит, мы спим вместе, – хрипло сказала девушка. – И это – дурной сон, папка…
Он, моргая, смотрел на дочь, а она – на него.
– Что делать? – спросила Кира. – Эти вещи были спрятаны за батареей, и спрятаны кем-то! – она сделала ударение на последних словах. – Сами собой они появиться не могли. А тем более – в таком прагматичном месте.
– Звони Виктору! – выдохнул отец. – Немедленно!
– Чтобы он меня арестовал?
– И арестовал бы! Обязательно! – он затряс головой. – Если бы все это нашли во время обыска… Звони! А к пистолету не прикасайся.
– Я его боюсь… – плаксиво скривилась Кира.
– Кого: пистолета или Виктора?
– Обоих…
Отец поднялся с пола, поискал глазами сумочку, схватил ее и протянул дочери:
– Звони!
Кира медленно, словно выходя из оцепенения, достала из сумки телефон, набрала срывающимся пальцем Vitjusha и вдруг испуганно подняла глаза на отца:
– А вдруг это он мне подбросил?
– Кто?
– Виктор. – Она даже похолодела от такого предположения. – Чтобы потом найти спрятанное и арестовать меня.
Неожиданно затрещал дверной звонок, и отец с дочерью разом вздрогнули.
Он посмотрел на часы.
– Что-то рановато для Николая…
Кира ахнула и закрыла ладонью рот.