Услышав этот крик, Ашхен вдруг перестала бояться. Она увидела напуганного ребенка, который вздрагивает по ночам от малейшего шороха. Он по-прежнему боится. Путая явь со сном, а настоящее с прошлым. Он вовсе не грозен, хотя и тучен и глаза у него сумасшедшие. Это отчаяние, навеянное детскими страхами.

Она опустилась на колени, как ее и учили. Ибрагим жадно смотрел на ее лицо, целомудренно прикрытое вуалью. Он постепенно успокаивался. Это не клетка, а покои падишаха. В зеркале отражение его, Ибрагима. Значит, падишах – это он. А девушка – его новая наложница. Покорная рабыня. Они все ему покорны, все, кто находится в этом дворце. Даже палачи, которые повинуются только султану.

– Встань! – велел он. – Подойди ко мне!

Ашхен приблизилась к султану.

– Какая ты большая! – восхищенно сказал он.

У Ибрагима было чувство, будто он получил наконец игрушку, которую желал всю свою жизнь. Но не был уверен в том, что она вообще существует. Он и в самом деле был поражен. Размеры девушки впечатляли! Она была поистине необъятна! Сколько же удовольствия он получит, пока исследует все ее тело!

Ибрагим нетерпеливо откинул вуаль и жадно посмотрел на ее лицо. О, какая красавица! Он без раздумий впился в ее карминные губы. Ашхен в нетерпении подалась ему навстречу.

До сих пор мужчины ее отвергали, считая слишком уж толстой. И тут вдруг она почувствовала, что ее хотят. По-настоящему, страстно, как женщину. И ее тело тут же откликнулось. Ноги подогнулись, голова закружилась от этих поцелуев и мускусного запаха серой амбры, особенно стойкого здесь, в султанских покоях. Ашхен почувствовала сладкую истому, ей захотелось ощутить на себе тяжесть мужского тела, отдаться силе этих рук. Они с Ибрагимом почувствовали друг к другу невероятное влечение. Как животные в брачный период, когда инстинкт сильнее разума.

В первый раз все произошло стремительно. Ашхен почти не почувствовала боли, жадно обхватив своими слоновьими бедрами мужчину, который мощными толчками исследовал глубину ее огромного влагалища. А он все бил и бил, захлебываясь восторгом, туда, где было сладко и влажно и где кровь смешалась с соками истомившейся женщины и его спермой, когда она наконец брызнула так щедро, что Ибрагим заорал.

– Тихо, малыш, тихо, – погладила его по голове потрясенная Ашхен.

И он сполз с нее, зарывшись лицом в огромную грудь, и вдруг заплакал. В самом деле как ребенок.

«Хорошо, что мы вдвоем, – подумала Ашхен. – Он бы мне не простил, что я видела его слабость. Моя жизнь и сейчас на волоске».

Она нежно, успокаивающе стала гладить Ибрагима по вздрагивающим плечам, а когда он поднял голову, ее пальцы ласково коснулись висков:

– Я сниму напряжение и боль. Я вся твоя, любовь моя.

– Мама, – в глазах у Ибрагима стоял туман. Он все еще был по ту сторону реальности.

– Я буду всем для тебя. Всем, чем ты захочешь. Закрой глаза. Отдохни, – и она нежно, как ребенка, стала его баюкать.

Ибрагиму давно уже не было так спокойно. Снадобья Джинджи-ходжи его лишь отупляли, но не исцеляли. И страх продолжал вить в груди несчастного падишаха прочную сеть, словно паук, пытаясь захватить в нее все сердце целиком, чтобы сожрать его. Пышное женское тело, словно надежная гавань, дало ему убежище. Ибрагим весь погрузился в него, полный новых ощущений.

– Как тебя зовут? – очнулся наконец он.

Столько наложниц сменилось за последнее время в его покоях, он не хотел знать их имен. Зачем, если в следующий раз придет новая? Джинджи-ходжа учил его, что лишь новизна – лекарство от пресыщения.

– Айше, повелитель.

– Нет, ты не Айше, – Ибрагим ласково провел рукой по пышным волосам с медным отливом. – Ты мой кусочек сахара. Шекер Пара. Самая сладкая… Моя…

Он снова вдавил Ашхен во влажные простыни. Никто не смел войти в султанские покои, чтобы поменять их и подать любовникам напитки. Все боялись очередного приступа бешенства. Ибрагим медленно, с наслаждением стал исследовать такое сладкое для него женское тело.

– Сахарок… – причмокивал он. – Старые ведьмы не обманули… Ты и в самом деле сладкая, как…

Ашхен застонала. В ней проснулась так долго сдерживаемая чувственность, ее тело истосковалось по материнству. После этой ночи она непременно забеременеет. И у нее родится сын. А там посмотрим, чей шехзаде будет объявлен наследником.

…Когда наконец служанка решилась войти, султан был тих, как голодный младенец, получивший наконец соску. Его пальцы ласкали огромную белоснежную грудь, на лице блуждала счастливая улыбка.

– Принесите нам ужин, – велела Ашхен. – Повелитель проголодался. И я.

Стоящий за дверью кизляр-ага вцепился в рабыню, выскользнувшую из султанских покоев, и требовательно спросил:

– Ну что? Как повелитель?

– Он доволен, ага. Наложница велела мне накрыть ужин. Разве она может мне приказывать? Я не ее служанка, а повелителя!

– А что сказал султан Ибрагим?

– Он лежит и улыбается.

– Значит, султан доволен! Слава Аллаху! Побегу доложить валиде. Пусть назначает на завтра малый Совет. Султан туда не придет.

Исмаил, жадно ловивший каждое слово, стоя в узкой темной нише напротив султанских покоев, перевел дух. Он ждал зова повелителя, а тот молчал. Справилась ли сестра? Угодила ли? Попасть в покои падишаха одно, а вот задержаться там… И тут он сестре помочь ничем не может. Это она должна придумать, как завладеть вниманием мужчины, к услугам которого сотни покорных красавиц, только и ждущих своего шанса. Все они жаждут денег. Все мечтают о верховной власти, которую дает лишь сан валиде: мать правящего султана. Но для этого надо одолеть треть лестницы: родить сына. И подниматься вверх, ступенька за ступенькой, устраняя соперниц. Но Ашхен, похоже, справилась. Она всегда была умна и проницательна.

– Что стоишь? – набросился Исмаил на рабыню, едва кизляр-ага ушел. – Живо на кухню! Несите любимые блюда Повелителя! И про наложницу не забудьте: сладкого побольше.

Он чуть было не проговорился. Ашхен обожает сладости. Хорошо, что рядом нет чужих ушей. Глупая рабыня не в счет. Она тут же понеслась на кухню выполнять приказ. Исмаил безмятежно улыбался. Когда султан заснет, он сможет поговорить с сестрой. Ашхен небось догадается, что надо бы отчитаться брату. Который ей все это и устроил. Им надо придумать, как прочнее запутать падишаха в накинутой сети. Сделать так, чтобы он не думал о других женщинах. И начать набивать свою мошну золотом.

* * *

Ашхен нетерпеливо повела носом: где же ужин? Почему еще не пахнет едой? Что за порядки в этом дворце? Она голодна, а еду так долго не несут!

– Что с тобой, Сахарок? – тревожно спросил султан.

– Я проголодалась. Я очень уж много ем, – призналась она,