— Кто идет?

— Не отвечать! — приказал Рыбья Кровь свите.

Так они молча и сидели в седлах перед закрытыми воротами, продолжая трубить. Наконец на стену явился хазарский воевода и, рассмотрев княжеское знамя, приказал впустить ранних гостей.

Первым, кого Дарник встретил во дворце наместника, был Завила, ночевавший в крепости. Следом в приемный покой вошел и порядком встревоженный черноярский наместник. Обменявшись приветствиями, они стали ждать остальных воевод.

Завила оказался крупным сорокалетним мужчиной с изрядным брюшком. Вел себя невозмутимо, словно и не он упорно преследовал нагруженных казгарской добычей дарникцев, а потом, разбитый ими возле липовской Толоки, поспешно отступил. Наместник, напротив, мелко суетился, расспрашивая князя, как он разместился и почему решил идти в Черный Яр двумя путями.

— Двумя удочками больше рыбы поймаешь, чем одной, — загадочно отвечал ему Рыбья Кровь.

Вскоре прибыли и остальные воеводы. Бывалые воины, они смотрели на юного баловня судьбы со скрытой враждебностью, которая принималась Дарником достаточно беззаботно — слишком велика опасность на левобережье, чтобы они рискнули на совсем уж откровенные выпады.

Наместник начал военный совет с обрисовки общей ситуации: кутигуров много, нас мало, но у нас есть суда, и мы не должны допустить переправы степняков на наш берег. Другие воеводы поддержали его: еще месяц, и солнце окончательно выжжет всю траву, тогда кутигуры сами уйдут в другое место. Осталось только как следует распределить разъезды дозорных по правому берегу и очередность плавания сторожевых судов по реке. Дарник выслушивал все самым безучастным образом, словно его это не касалось. А потом наступила пауза — воеводы вдруг вспомнили, что самый молодой среди них еще не высказался.

— А ты что скажешь? — напрямую спросил наместник.

Дарник не спеша встал и обвел скучающим взглядом присутствующих.

— Мне заплачено, чтобы я переправился через Итиль и разбил всех, кого там встречу. Военные действия будем обсуждать на том берегу. Здесь о них говорить не вижу смысла.

Он слегка поклонился и направился к выходу, оставив за собой окаменевших воевод.

Через два часа началась погрузка и переправа на левый берег липовского войска. Колонны пешцев с колесницами двинулись к пристани. Там коней выпрягали и грузили колесницы вручную. Князь с удивлением услышал, как воины с восторгом переиначивают его шутку, сказанную у Гребня, что коням кутигуров стоит один раз помочиться, и все дарникское войско смоет в Итиль. Каким-то непонятным образом эти слова вселяли в них бесшабашную отвагу и воодушевление.

Оставив оптиматов для следующего заезда, Дарник сел вместе с ратниками Меченого на переднюю лодию и дал знак отчаливать первым двадцати судам, в каждом из которых, помимо гребцов, поместились по два десятка воинов и одной колеснице без коней. Преодолев верстовую ширину реки, колонна судов разделилась надвое: десять с князем пошли вверх по течению, десять с Меченым — вниз. Рыбья Кровь очень надеялся, что густо заросший кустарником и камышами левый берег будет мешать кутигурским дозорным следить за перемещением лодий, и они не сразу определят настоящее место высадки. Он и сам долго не мог найти ту песчаную отмель, куда вечером высаживал дозорных, если бы те сами не вышли на дубице ему навстречу. Для них ночь на вражеском берегу прошла спокойно, утром они даже прочесали все окрестности вглубь на полверсты и не обнаружили никаких следов противника. Зато нашли сухое и ровное место для большого войскового стана.

Князь отдал приказ как можно тише высаживаться и сразу же готовиться к бою. Воины повиновались беспрекословно. То, что рядом с ними князь, придавало им дополнительную уверенность.

— Ну что, назад дороги уже нет, — пошутил Дарник, когда разгруженные лодии отошли за другими ватагами.

— Да уж через такую ширь переплывет не каждый, — поддержал его один из старых еще короякских ветеранов.

На бедном Корнее, увязавшемся за своим хозяином, лица не было от страха.

Воины на руках выкатывали колесницы и составляли в линию, рядом с ними занимали свое место пешцы с большими прямоугольными щитами и двухсаженными пиками. Пращники собирали по всему берегу дополнительные камни, возницы колесниц рубили кусты, расчищая место перед общим строем для результативной стрельбы. Очевидно было, что никакая конница через густую прибрежную поросль не пройдет, но нападение могло произойти и пешим порядком. Когда подошли десять лодий с Меченым, все вздохнули с заметным облегчением. Позже прибыла вторая партия воинов, принеся новость, что гурганцы тоже хотят переправляться, но только со своими лошадьми.

— В четвертый заход пусть грузятся, — разрешил князь.

Сотский Карась, блестя веселыми глазами, рассказал, что в городе целый военный бунт, воеводы продолжают осторожничать, а большинство воинов требуют присоединиться к липовцам.

Появившийся дозорный сообщил, что видел двух вражеских лазутчиков.

— Они нападут, когда нас будет здесь достаточно много, — успокоил заволновавшихся вожаков Дарник и разрешил воинам жечь костры, раз их появление все равно обнаружено, и рубить широкую оборонную засеку вокруг стана.

Бойников Лисича встречали уже на правах левобережных старожилов.

С четвертым заездом прибыла полусотня гурганцев со своими скакунами. Сухощавые, чернолицые, они с любопытством и почтением поглядывали на липовского князя.

— Среди них есть и те, кого ты разбил у Калача, — шепнул Дарнику приплывший с ними полухорунжий Сечень.

Теперь лодии перевозили лошадей и конников без всякой скрытности. К ночи на левом берегу собралось полторы тысячи воинов. Рыбья Кровь уже сожалел, что отказался перевозить повозки — под прикрытием одной засеки из срубленных кустов все чувствовали себя не столь сильно защищенными. Едва стало смеркаться, как вдали раздался страшный шум: по железу стучали сотни обухов, затем на стан навесом полетели стрелы, послышался топот тысяч копыт, бой барабанов и рев медных труб. Все воины были в доспехах, поэтому стрелы на излете не причинили особого вреда. Выстроившись у засеки, ждали нападения. Однако его не последовало, с разными промежутками шум то нарастал, то стихал. Дарник понял в чем дело: его высадившемуся отряду хотят устроить бессонную ночь. Основные силы кутигуров где-то далеко в своих шатрах безмятежно спят, а три или четыре сотни изображают, что вот-вот готовы пойти на ночной приступ.

Оставив у засеки половину воинов, князь велел другой половине спать. Подавая пример, сам, завернувшись в плащ, улегся возле одного из костров. Многие тоже легли, хотя вряд ли кому в эту ночь пришлось толком выспаться. Дарник тоже полночи пролежал без сна, удивляясь не столько тому рискованному безрассудству, которое он теперь совершал, сколько безмерной вере в него окружающих людей. Ведь и слепому ясно, что легкими потерями здесь не отделаешься, хорошо, если хотя бы треть останется жива.

На рассвете камнеметчики привезли на лодии четыре разобранные большие пращницы. Их быстро собрали, зарядили корзинами мелких камней и с расстояния в двести саженей начали стрельбу по пасущимся коням степняков. Это сразу же принесло результат. Сторожевые кутигурские сотни тотчас отступили на безопасное место.