class="p1">– Смотри, как бы твое жалкое существование не превратилось в мыльную оперу, – буркнула она, набрав в легкие побольше воздуха. Так голос звучал ровнее.

Наконец, Лиза нашла в себе силы повернуться к Сизифу.

– Сеанс окончен? – с вызовом спросила она, шагнув к двери.

– До сих пор не видишь связи? – усмехнулся он.

– Связи с чем? – огрызнулась Лиза. – Обычный ревнивый гаденыш. Наверняка уже давно еле мочится от простатита и на жену не может даже…

– Думай лучше, – оборвал Сизиф.

Тогда же: за три месяца и 10 дней до конца

Средневековые Нидерланды свернулись в точку, и Лиза с Сизифом снова оказались в белом боксе.

Сизиф нажал что-то на планшете, и на экранах замелькали вперемежку кадры из жизни расстрелянной Анны и сожженной Марии. Проклятия, слетавшие с губ обеих женщин в последние мгновения их жизни. Предательство любящего и тонущего в ревности мужчины, другой мужчина, который так и не смог спасти ни ту, ни другую.

В голове Лизы будто что-то звякнуло.

– Ты хочешь сказать, они – это те же, что и…

– Аллилуйя! – воскликнул Сизиф. – Иногда ты все-таки можешь сложить два и два. Поздравляю.

– Но как? Почему? – спросила Лиза, рассматривая такие разные лица.

Сизиф пожал плечами. Он сел на тут же появившийся стул и закинул ногу на ногу.

– Одни и те же кармические долги. Одни и те же сценарии: ревность и предательство. Эти двое преследуют друг друга из жизни в жизнь. Кем они только друг другу ни были: друзьями, врагами, детьми, родителями, возлюбленными. И ни тот, ни другой не может перестать проигрывать этот сценарий снова и снова.

– У них что ли есть выбор? – спросила ошеломленная Лиза.

– Выбор есть всегда. Они давно могли бы прекратить все это. Кто-то из них мог бы простить, отпустить другого, повести себя иначе. Но никто этого так и не сделал.

Картинки на экранах застыли. На Лизу теперь смотрели красные пьяные глаза Василия. Застыла и слеза на его щеке.

– А любовь? – тихо спросила Лиза.

– Что любовь? – не понял Сизиф.

– Любовь может быть такой сильной, чтобы переходить из жизни в жизнь?

Сизиф, нахмурившись, бросил быстрый взгляд на Лизу и стряхнул с рукава воображаемую пылинку:

– Мне лично такое не встречалось.

– Я… Я не знаю, что сказать – растерянно произнесла Лиза.

– Да ладно? Ну наконец-то, – усмехнулся Сизиф, вставая со стула. Стул исчез в ту же секунду.

– Они и сейчас где-то… – начала Лиза.

– Радость была недолгой. Я-то надеялся, ты хотя бы пять минут не будешь задавать вопросы.

Лиза не отреагировала на его шутку. Она стояла и смотрела на Сизифа широко открытыми растерянными газами. Это была совершенно искренняя, простая растерянность.

Сизиф вздохнул.

– Уже нет. Но это неважно. Я только хочу, чтобы ты поняла: все это, – он указал на застывших людей, природу, дома, – сменные декорации. Не больше. Неизменно лишь то, ради чего они снова и снова проживают свои глупые никчемные жизни. Твоя задача не жалеть их, а создать возможность разрубить эту чертову петлю. Хоть раз пойти против заезженного сценария. Через боль, через выбор, через соблазн. Когда вздумаешь жалеть их – вспомни эту сгоревшую женщину или слепого мальчика, расстрелянного на глазах у матери. Вспомни, как ты жалела партизана с простреленной ногой. Будь твоя воля, ты бы и ему помогла, да?

Лиза проигнорировала вопрос.

– У тебя получалось? – проговорила она. – Хоть раз? Разрубить эту чертову петлю?

Сизиф отвел глаза.

– Нет. Я думаю, Бог крепко ошибся, дав людям свободу воли. Так что просто выполняй задания и жди освобождения. На, забавляйся.

Он протянул Лизе свой планшет и вышел из бокса.

Она осталась наедине с экранами.

Лиза повернулась к застывшему Василию. Подошла совсем близко, всмотрелась в яркие голубые глаза. Что в них?

Сожаление?

Боль?

Облегчение?

Она медленно провела ладонью по экрану, прямо по этим страшным глазам, в которых смешались все чувства мира. Потом, отдернув руку, нажала на кнопку на планшете.

Глаза исчезли.

Лиза стала смотреть сцены из этих двух жизней, нанизанных на ниточку одних и тех же душ.

Одного урока.

Одной ненависти.

Одной любви.

Лиза отошла на середину комнаты. Здесь ее уже ждал стул.

Проекция.

Она освоила и это.

Уставшая, опустошенная, потерявшаяся в этом сложном узоре судеб и истин, в этой многоликой морали и непостижимых смыслах, она без сил опустилась на твердое сиденье.

Даже ее проекция сейчас выглядела неуютной и холодной.

Сизиф был доволен: теперь он мог приступить к главному.

Глава 17

Прямо сейчас

– По-вашему, она была готова к заданию? – Начальник в черном берет фото Лизы за самый краешек.

Фотография гнется, знакомое лицо искажается. Один глаз теперь как будто бы смотрит на Сизифа.

Его пальцы начинают барабанить по столу. Они бы потянулись сейчас к снимку и положили его на стол.

Искривленное лицо Лизы ему не нравится.

Но это не его дело.

Больше не его.

Он и без того делает очень много.

Слишком много.

Сизиф бросает быстрый взгляд на свои часы.

Все на месте. Каждое заработанное им очко.

Нет причин для тревоги.

– Да, – отвечает Сизиф после долгой паузы. – Она запуталась. И больше не знала, что есть правда. Этого я и добивался.

Начальник в белом наклоняется чуть вперед:

– Вы не испытывали к ней личной привязанности? – спрашивает он тихо, словно стремясь создать иллюзию интимности.

– Нет, – резко отвечает Сизиф. – Не испытывал. Я давно ни к чему не испытываю привязанности.

Начальник в белом многозначительно поднимает бровь и, ухмыльнувшись, снова обращает взгляд к листам бумаги.

– Она успешно справилась с тестовыми заданиями. Все как полагается: сначала ей дали легкие кейсы. Решивший остепениться мужчина за день до свадьбы и похотливая девчонка в баре. Потом сложнее: педофил с солидной должностью и почти беспризорный мальчик из соседнего двора. Муж, выследивший неверную жену и ворвавшийся в номер прямо посреди кульминации. Она справилась со всем. Она говорила, что ей больше никого не жаль, что люди разочаровали ее.

– Ну, допустим, – произносит Начальник в черном, самый тощий из них.

– У вас есть причины мне не доверять? – холодно интересуется Сизиф.

Вмешивается Начальник в белом:

– Расскажите о ее первом объекте.

Один из начальников достает планшет и включает экраны на стенах.

Теперь лицо Лизы оживает.

Оживает и другое лицо.

Лицо, которое лучше было бы забыть…

За три месяца и 5 дней до конца

Сердце покоилось в белых ладонях. Оно не пульсировало. Оно было просто кровавым ошметком.

Шла операция по пересадке.

Руки в белых латексных перчатках