Другой личностью, привлёкшей внимание Уэсли, был тот самый Мьют. Поначалу Флэш не мог уяснить, почему этот человек вызывает к себе такое чувство: брезгливый интерес, смешанный с отвращением и даже каким-то иррациональным страхом. Так тянет снизить скорость и обернуться, когда проезжаешь мимо места автокатастрофы на дороге. Немного понятнее сделалось после того, как он стал свидетелем разговора между Мьютом и небезызвестным Реджинальдом Питером. Кому ещё, кроме как полоумному Филдингтону, могло прийти в голову разговаривать с Мьютом, которого даже Джо и Берни предпочитали обходить стороной… Хотя, как ни странно, именно в тот раз Питер говорил абсолютно связно, и – по его, филдингтонским, меркам – находился во вполне здравом уме.

Мьют сидел на своём излюбленном месте – около ограды, в самом углу, отдельно от всех. Естественно, лыбился, думая о чём-то одному лишь ему известном. Филдингтон брёл по двору и жевал чёрствый кусок хлеба, припрятанный со вчерашнего ужина. Проходя мимо Мьюта, он остановился и явно собрался заговорить. Уэсли заметил это и, делая вид, что занят чем-то своим, приблизился на такое расстояние, с которого можно слышать слова.

Прожевав и проглотив то, что было у него во рту, Филдингтон сказал Мьюту:

– Слушай, про тебя столько всякого рассказывают… Врут небось, а?

– Что ты имеешь в виду, Пит?

Флэш впервые услышал голос Мьюта – вкрадчивый, почти ласковый.

– Ну, как – что… – Филдингтон ухмыльнулся. – Сам знаешь…

– Нет. Откуда мне знать?

Глаза Мьюта, до того прищуренные, внезапно распахнулись и уставились на Питера.

– Ну… – Питер сделал пространный жест рукой, – говорят, ты людей просто так убиваешь… ни с того, ни с сего.

– Конечно, врут. Я никогда никого не убивал без причины.

– А как же тогда болтовня про детей? – Филдингтон противоречил сам себе: ведь в начале разговора он высказал сомнение в правдивости слухов.

– Дети… – Мьют слегка покачал головой. – Все видят в них только детей. Но надо уметь смотреть и чуть подальше своего носа, да, Пит?

Филдингтон, не понимая, к чему клонит собеседник, пожал плечами.

– Я видел их сущность, – продолжал Мьют. – Мне достаточно посмотреть человеку в глаза, чтобы увидеть его сущность, Пит. Бывает, что сильные несут в себе тьму. А бывает – слабые… Трусливые, легковерные. Но особенно – гордые. Те, кто рвутся стать богами, богами на земле. А это неправильно, Пит. Совсем неправильно. Их надо останавливать, пока они не натворили бед.

– Значит, ты один видишь эту, как её – сущность? Ты один, и больше никто?

– Да, ты правильно понял. Я искал их, выслеживал. Не всегда это были дети. Я уничтожал всех, как сорняки… А потом – в огонь. Против них может помочь только огонь, только огонь, Пит. Иначе… иначе они не уходят.

– Но ты же сжигал не только убитых?

– Не только… От живых так можно отделаться сразу и наверняка. Но, знаешь, это меня и подвело. Те десять детей стали последними, от кого я избавил мир. Это всё их крики. Если бы они так не вопили, я услышал бы, как полицейские ломятся в двери, и ушёл бы вовремя. Но с теми десятью я всё-таки покончил. Правда, этого мало, Пит, очень мало.

– Слушай, – на лице Филдингтона отражалось какое-то напряжение, почти тревога, – ты что же, занимался этим у себя дома?

– Что ты. Естественно, нет.

– А где?

– В церкви. В своём приходе.

– Где?..

– В моём приходе. Я же священник, Пит.

Услышав это, Реджинальд Питер Филдингтон, наркоман, застреливший шестерых из-за суммы денег, которой ему едва хватило на одну дозу, поперхнулся хлебной коркой, от которой машинально продолжал откусывать на протяжении всего разговора.

Наблюдая за «квартирантами» – расстрельниками – Уэсли вскоре понял, что всех их объединяет какая-то общая черта. На первый взгляд это были такие же разные люди, как остальные. Но если присмотреться внимательнее, по походке, по выражению лиц становилось ясно, что их жизнь отмечена печатью постоянного ожидания.

Их было пятеро. Пятеро людей, сломленных мрачной теснотой камер без окон, и тем, что каждые четверть часа, когда надзиратель совершал обход, их ожидание превращалось в настоящую пытку: сейчас? или ещё четверть часа спустя? или завтра?..

Когда-то эти люди ломали чужие жизни. Теперь ломались их собственные.

Флэш не пытался представить себе, что они совершили. Если даже Мьют не приговорён к казни… Впрочем, здесь, скорее всего, дело в том, что Мьют считается психически больным.

«Может быть, Джим прав, может, права некоторых людей стоит нарушать – таких, например, как Мьют, или Филдингтон, или эти громилы, – думал Уэсли. – Они вполне заслуживают того, чтобы закончить свои дни в таком месте, как Лабрисфорт».

Но ведь сюда могут попасть и невиновные. Разве он не доказал это на своём примере?

Числился среди «квартирантов» и некий Роджер Фрэнсис. Но не среди тех пяти. Он был шестым, и статус имел особый. Ральф Фортадо рассказал Уэсли, что Фрэнсис благополучно пережил уже два расстрела – то есть, его оба раза не включали в очередную партию приговорённых.

Дело было в том, что Роджер Фрэнсис – учёный. Поговаривали даже, что он имеет научную степень – и, вроде бы, не одну, за что ему и прилепили кличку Доктор. Мнения о том, каких именно наук он доктор, расходились. Ральф был уверен, что наиболее вероятные варианты – математика и химия, либо – математика и физика, либо все три науки разом. Другие склонны были приписывать Фрэнсису если не докторство, то, как минимум, обширные познания в области биологии, информационных технологий, и ещё каких-то нескольких «логий», которых Фортадо припомнить не мог. Возможность гадать о специализации Фрэнсиса существовала по той причине, что сам учёный на эту тему распространяться не любил. На научной почве Доктор был малость свихнут. А может, и не малость. Обсуждать свою работу или что-то с ней связанное здесь, в тюрьме, с арестантами, для него было всё равно что для адепта какого-нибудь тайного общества вести с непосвящёнными дискуссии о вере. То, что его не поймут – полбеды. Гораздо хуже, что сама по себе такая ситуация унизительна.

Но кое с кем в Лабрисфорте Доктору своим научным капиталом делиться приходилось. В этом заключался секрет его тюремного «долгожительства».

– Он пробыл на острове уже полгода, – сообщил Флэшу Ральф. – Тех смертников, вместе с которыми его должны были расстрелять, давно сожрали рыбы.

– А почему это ему так везёт? – поинтересовался Уэсли.

– А ты угадай, – нарочито таинственно улыбнулся Ральф.

– Э-э… Говоришь, он химик?

– Ну да. Молодец, Флэш, ты умный парень. Доктор больше времени, чем в своей камере, проводит в специально оборудованной каморке за складом. И стряпает там для наших боссов наркоту. Думаю, что из таблеток, которые можно купить в любой аптеке. Средства от кашля, и всё такое. А может, я ошибаюсь, и там что-то посерьёзнее… И даже не только дурь.