часов до двух, а в школе клевал на уроках носом. Родители заметили, что он стал пропадать по вечерам и перестал общаться со своими друзьями детства.

— Это девушка, вот посмотришь. Только, я надеюсь, это у него мимолётно и несерьёзно, — сказал его отец матери.

Он работал за ноутбуком прямо в гостиной, нацепив очки. Роторов Антон Григорьевич был властным мужчиной пятидесяти пяти лет. В тридцать семь он развёлся с женой-ровесницей и женился на Ирине — двадцатичетырёхлетней карьеристке, работавшей в его фирме. Та сразу родила ему сына, с первой женой у них детей не было. Теперь она занималась исключительно собой, домами, благо, их было два (один в Сочи), да ещё городской квартирой.

Конечно, их она не убирала и не готовила на семью, увлекалась интерьером, ландшафтным дизайном и фен-шуй. На работу она не собиралась выходить, найдя себя в других разнообразных занятиях и хобби, включая профессиональные занятия спортом. Сейчас она смотрела телевизор, вполуха слушая мужа, она всегда была внимательной женой и не забывала, как он жестоко обошёлся с первой супругой, которая обрюзгла и превратилась в обычное чучело, сидевшее дома.

— Естественно, это секс, Антон. Только и всего. В его возрасте, что может быть? Ну, первая любовь, может, пора. Восемнадцать, — пожала плечами она.

— Ты узнай, пожалуйста, что за девица. Он на неё всё-таки деньги тратит, которые я ему даю. Да и вообще, наш парень должен встречаться с девушками нашего круга.

Ира рассмеялась, изящно поджав под себя ноги в обтягивающих бархатных штанах: — Ты так говоришь, будто он жениться собрался.

Антон поднял взгляд от компьютера, и лицо его сделалось жёстким.

— Мой сын — это моя плоть и кровь. Пусть спит, с кем хочет, но в свой дом я позволю ему прийти только с той, которую я одобрю. И её, и её семью.

Ира подняла брови, махнув рукой: — До этого далеко, не переживай, наш мальчик просто спускает пар, это ему только на пользу. Да и девушки сейчас знаешь, какие, ещё похлеще парней — умные, расчётливые и сексуально озабоченные.

— Вот именно — расчётливые, — согласился Антон. — Но мы на то и родители, чтобы уберечь его от разного рода продуманных безродных сучек.

Олег и не подозревал, что его родители, всегда всё позволяющие ему, насторожились. Ему это даже в голову не приходило, когда он изо дня в день больше и больше влюблялся в Таисию Синёву.

Он смутно ощущал, что это было не просто влечение, что в какой-то момент он просто перестал быть собой. Да и был он кем-то до этого? Самовлюблённым мальчиком богатых родителей?

Никогда он бы и не подумал, что будет обсуждать с девушкой те литературные произведения, которые они проходят по программе в школе. Да не просто обсуждать — спорить после того, как прочтёт! Он вообще раньше мало читал, ему были безразличны вопросы, типа — что автор хотел этим показать, каковы нравственные проблемы, обсуждаемые в романе и так далее. Теперь читала она — читал и он, и вместе они отвечали на эти вопросы, устраивали диспуты и блиц опросы друг другу.

По литературе у него пятёрка выходила по результатам первой четверти, хоть и оценки выставляли раз в полугодие! Раньше его ждала в лучшем случае четыре, а то и три. Нет, ну, всё-таки четыре, Роторову учителя не осмелились бы ставить три. Его мать была членом попечительского совета и уважаемым членом родительского комитета всех одиннадцатых классов — она отвечала за финансирование всех праздников и мероприятий.

Сегодня, например, они с Таей обсуждали несколько повестей Бунина, в том числе и Тёмные аллеи, которые в программе числились, как дополнительно — очень неплохая вещь с немалой долей эротики, думал Олег. После им наскучило, Тая нашла в ящиках бесплатные газетёнки, и в них они перешли к анекдотам и шуткам.

— Ты считаешь, что писатели не должны описывать секс? — его эта тема явно волновала. — Но это же часть жизни, причём очень важная, ты так не считаешь?

Тая закатила к потолку глаза: — Я думаю, что его надо описывать, но не грубыми словами, а ненавязчиво, поверхностно — эротически, понимаешь? К сожалению, современная литература этим страдает.

— А по-моему надо называть вещи своими именами, и так будет лучше. Реалистичнее.

Она скосила на него глаза и улыбнулась: — Чисто мужская точка зрения. Не путай литературу и журнальчики с фотографиями девушек.

— Подожди, подожди, ты хоть раз видела такой журнал вблизи? Это же тоже искусство! И сниматься в них, и делать фотографии, статьи — это тоже литература, которая очень востребована.

Тая разозлилась, она соскочила с подоконника и встала перед ним. Он смотрел на неё сверху вниз тёплым, смеющимся взглядом. Она ещё не поняла, что он подначивает её.

— Да? Вот эта литература востребована, а Бунин что-то не особенно. Если бы не я, ты бы и не узнал о таком.

— Согласен, я в это время листал бы журнальчики, — усмехнулся он и получил приличный удар рукой в плечо.

Он мгновенно соскочил с подоконника, прижал её к крашеной обшарпанной стене и замер, слушая её шумное дыхание. Она стояла, подняв руки и невольно придерживаясь за его плечи.

— Не дерись, я всё равно сильнее, — прошептал он так сексуально, что дыхание Таи сбилось, она глубоко вдохнула и подняла на него глаза, до этого ей был виден только его подбородок с отросшей щетиной.

Взгляд не сулил ничего хорошего, его явно возбудила литература Ивана Алексеевича Бунина и проблемы, поднимаемые в ней. Тая от этих мыслей чуть не рассмеялась, ей абсолютно с ним не было страшно, а когда он наклонился и быстро провёл языком по её нижней губе, все мысли вылетели из головы. Потом он нежно приоткрыл языком её губы и стал целовать. Они стояли, тесно прижавшись к стене, девушка ощущала его тяжесть на себе, и от этого давления внутри живота запульсировала чувствительная венка. Её куртка была расстёгнута, под ней тоненький старый свитерок. Для рук Олега он был совершенно не преграда, и скоро Тая ощутила прикосновение тёплых пальцев у себя на талии, потом спине, он нежно водил руками по коже, едва касаясь, оставляя горячие дорожки на ней.

— Не надо, Олег, — прошептала она, пытаясь оттолкнуть его. Девушка была без лифчика, он понял это, и от этой мысли стало вдвое жарче.

— Не бойся, просто поцелуй, — пробормотал он, не убирая рук и даря себе и девушке неземные острые ощущения. — Я не сделаю ничего плохого, только хорошо.

Она зажмурилась, пытаясь прогнать это