– Иди спать, Шкипер.

– Оставишь? – не глядя, усмехнулся он.

– Куда тебя девать.

С минуту он, казалось, думал; затем молча кивнул. Ушел в прихожую и четверть часа тихо говорил по телефону – с кем, я не слышала. Я тем временем разобрала постель в бывшей комнате Фатимы, сменила белье, сложила грязную простыню. Закончив, обернулась и увидела, что Шкипер уже стоит в дверном проеме.

– Ложись.

Он прошел в комнату, сел на постель прямо в перепачканных джинсах. От него страшно несло водкой и бензином, и я подошла, чтобы приоткрыть окно. В комнату ворвалась струя ледяного воздуха, несколько снежинок ударили мне в лицо. Немного подождав, я закрыла створку, пошла к двери и, уже выходя, вдруг поймала в зеркале на стене взгляд Шкипера. Он тут же отвел глаза, но я вздохнула и вернулась.

– Ну, чего ты, Пашка?.. Ну, ладно… Кто ж знал, что так выйдет. Слава богу, хоть сам живой. Сволочи вы все, боже мой, какие сволочи…

Шкипер опустил голову. И сделал то, чего никогда не сделал бы, будь он хоть немного потрезвей: ткнулся мне в плечо. Я погладила его по затылку – как давным-давно, в Крутичах, когда он с кровью оторвал от раны на плече засохший бинт. И, как и тогда, Шкипер медленно отстранился. Не открывая глаз, так и не раздевшись, он лег навзничь на постель и повернулся к стене. Я погасила свет и вышла.

Шкипер ушел на рассвете, когда я еще спала, и после этой истории не появлялся почти полгода. Степаныч, которому снова не с кем было сыграть в покер, даже забеспокоился:

«Застрелили его, что ли, не дай бог?!»

«Мы бы знали, – успокаивала я. – Работает, наверно. Дела…»

Ближе к лету он и в самом деле объявился. О последнем нашем свидании мы оба предпочли не вспоминать, и Шкипер стал, как и раньше, бывать в нашем доме.

Я тогда мало задумывалась о том, зачем, собственно, он приезжает к нам – так же, как в свое время принимала как данность визиты Федора. Тем более что приходил Шкипер не ко мне, а к Степанычу. Последний мог сколько угодно ворчать, что в доме прописался бандит и уголовник с дурной наследственностью, но я точно знала: если бы Шкипер действительно был ему неприятен, Степаныч и на порог бы его не пустил. Они с Пашкой постоянно пикировались между собой на самые разные темы – от ходящего ходуном политического строя России до пагубного влияния Шкипера на Яшку Жамкина, который в последнее время вообще перестал бывать дома. Шкипера Степанычевы воспитательные речи никогда не выводили из себя, он держался спокойно, чуть насмешливо, иногда хамил в ответ, но тоже в пределах нормы. Чувство ситуации у Шкипера было фантастическим, и момент, когда стоит заткнуться, он ловил безошибочно. Дед, впрочем, тоже ощущал границы и ни разу на моей памяти не заговорил со Шкипером о его бизнесе.

Партии в покер продолжались с прежней регулярностью, к тому же Шкипер начал таскать у деда с полок книги. Как и во времена вынужденного сидения в Крутичах, он читал много и без всякой системы – классические романы, дедову медицинскую литературу, мои старые учебники, желтую прессу, переводные детективы в глянцевых обложках – все, что попадалось под руку.

– Ну, куда тебе эту вещь, балбес, куда?! – возмущался дед, видя, как Пашка с глубокомысленным видом открывает сартровскую «Тошноту». – Ты же ни слова не поймешь, недоросль, зачем тебе это?!

На что следовало шкиперовское обычное:

– Степаныч, название прикольное.

– Дай сюда сейчас же! – Дед отбирал у него Сартра и сам лез на полку. – Вот тебе лучше… Ну, Чехов, что ли…

– Читал уже.

– Что ты читал, что ты читал?! Читал он… «Ваньку Жукова»? Возьми «Черного монаха», только страниц не пропускай. И не смей курить в доме, поганец, ты мне в прошлый раз Пушкина раритетного пеплом прожег! Добро бы понял хоть слово, все не так бы жалко было… Всю герань Саньке окурками забросал, хватит, говорю, дымить!

Шкипер послушно гасил сигарету (в моей герани), хмурился, косился на меня. Я старалась сделать вид, что занята своими делами. Нельзя было не заметить, что Пашка стесняется своего небогатого образования, стараясь его восполнить беспорядочным чтением чего попало. Степаныч как-то обмолвился, что мать Шкипера работала в ресторане на Маросейке судомойкой и пила как сапожник. С Федором она официально не была расписана, поскольку тот был вор в законе и жил «по понятиям», то сидел, то надолго пропадал из города. Подросшего мальчишку мамаша все-таки додумалась отвести в школу, куда он и проходил несколько лет, – главным образом из-за того, что там кормили, – а годам к двенадцати Пашке уже стало не до учебы.

– В семейный бизнес пошел, распроети их обоих… – пояснил дед. И внезапно крякнул со странной смесью негодования и восхищения. – Ох, какая голова у засранца этого! Память замечательная, к языкам способности… Ты слышала, он в мае эту профурсетку Норку к нам притащил, а в июне уже с ней по-итальянски разговаривал! Ему бы высшее образование получить – не бандитом стал бы, а президентом!

Зная Степаныча, я понимала, что он не преувеличивает.

Шкипер все так же приезжал к нам в ресторан, все так же с разными женщинами, которых объединяла только их красота. С Татьяной он к тому времени уже окончательно расстался. Кажется, она вышла с его разрешения замуж за француза и улетела жить в Париж. Часто Шкипер заглядывал и к соседям. Цыгане знали, кто он, и мигом сообразили, что такое знакомство в наше время может быть очень полезно. Когда к ним приезжали гости, тетя Ванда всегда стучала мне в стенку, и если Шкипер оказывался у нас, то шел вместе со мной. Цыгане пили, пели, плясали, как всегда, шумно и весело, я танцевала вместе с ними, Пашка слушал, смотрел… Потом вдруг заговорил по-цыгански, чем привел в бурный восторг все общество: способности к языкам у него действительно имелись. Когда у дяди Коли угнали его «Волгу», тетя Ванда пожаловалась Шкиперу, и на другой день машину вернули – просто поставили у подъезда, как было. Тетя Ванда попыталась поблагодарить Шкипера, тот изобразил недоумение и заявил, что никакого отношения к возвращению средства передвижения не имеет. Никто ему не поверил, да он на это и не рассчитывал.

Однажды мы с Милкой пекли у нас на кухне по рецепту Милкиной прабабки творожный пирог «Савияко». Шкипер, который ждал задерживающегося в больнице Степаныча, с выражением полного безразличия на лице сидел за столом и читал мой учебник геометрии за восьмой класс, время от времени затягиваясь сигаретой. Он настолько слился с интерьером, что мы с Милкой напрочь забыли о его присутствии и спохватились лишь тогда, когда увидели, что больше половины таза начинки с изюмом, беспечно оставленного под полотенцем на том же столе, исчезло неизвестно куда.

Милка вопила как сумасшедшая:

– Бандитская морда! Прорва! Живоглот! Сказал бы, что голодный, я бы тебе лучше борща налила! Вот куда я теперь это дену, отвечай?! Кому теперь эти три крошки?! Вот как дам сейчас черпаком по тыкве, бессовестный, хватит ржать! И ложку отдай!

Шкипер быстро доедал то, что осталось, и хохотал: