Рафаэль переводил взгляд с натурщика на рисунок и только спустя какое-то время заметил на лице Джулио ярко-красную отметину. Кое-где она налилась лиловым цветом и опухла, а в самом центре виднелась ссадина.

– Джулио, что случилось? – тихо спросил Рафаэль, не прерывая работы ученика.

Джулио сначала не ответил, продолжая напряженно работать.

– Это всего лишь царапина, – наконец отозвался он. – Не беспокойтесь. Глаза не задеты, так что я могу работать.

Эти слова и тот смысл, который вложил в них Джулио, задели Рафаэля за живое. Он делил со своими людьми труды и заботы, с ними он преломлял хлеб и пил вино. Они стали для него семьей, и Джулио Романо не был исключением.

– Оставь, – велел он, забирая кисть из рук Джулио и откладывая ее на стол. – Можешь отдохнуть, – бросил он натурщику, который с трудом поднялся с жесткого табурета, прикрыл тело куском ткани и пошел к камину, чтобы согреться.

– Что произошло? Кто это сделал? – мягко спросил он. – Снова отец?

– Правда, все в порядке, учитель. Это всего лишь царапина. Не обращайте внимания.

– Джулио, ты мой друг, и друг хороший. Я не могу не обращать на тебя внимания. Ты обладаешь таким же даром, как и я, только у меня больше опыта.

Пока Рафаэль говорил, Джулио заметно расслабился.

– Я подрался на улице. Правда! Вчера вечером я выпил слишком много вина и распустил язык, а эта отметина лишь стала мне уроком.

Рафаэль хотел ему поверить. Фрески и картины, союз руки и кисти уникальным образом делали их единым целым. Но этих людей объединяло не только общее дело. Рафаэль припомнил разговор, который состоялся у него с Джулио давно, когда тот, казалось, больше доверял своему учителю. Отец иногда вымещает на мне злость из-за неудачного дня или разочарования от жизни. Он никак не может смириться с тем, что я хочу стать художником. Он считает, что я должен стремиться к другому будущему, к другой жизни.… такой, которая меня никогда не привлекала.

Произнесенные несколько месяцев назад слова всплыли в памяти Рафаэля и оставили в ней расходящиеся круги, как брошенный в воду камень. Он ни секунды не сомневался в том, что никакой драки не было. И дело гораздо серьезнее, чем юноша пытается показать.

Когда златовласый натурщик вернулся на свое место, Рафаэль позволил ученику приняться за прежнее занятие и оставил его в покое, но на сердце у него было тяжело. Джулио неожиданно отказался разговаривать с ним откровенно. Они действительно были друзьями, но пока между ними существовала некоторая отчужденность, и юноша не желал ее изгнать.

– Маргарита! – крикнула Летиция откуда-то из глубин пекарни. Ее высокий пронзительный голос без труда проник в маленький темный садик за домом. – Тут тебе кое-что принесли!

День был в зените. Маргарита снимала с веревки высохшее белье, которое развевалось на ветру и, подобно языкам мягкого разноцветного пламени, лизало старую стену, затянутую лозой с тяжелыми виноградными гроздьями. На небе не было ни облачка. На стену, отделявшую сад от земли соседа, прилетели белые голуби. Они ворковали и охорашивались, не обращая внимания на Маргариту, складывавшую уже последнюю рубашку. Привычно вытерев руки о фартук, она пошла в дом.

– Что там?

Петиция и Франческо Луги сидели за кухонным столом, сразу за обветшавшей дверью в сад. Перед обоими стояло по кружке с темно-красным вином. Летиция кормила сына грудью. На столешнице, как всегда припорошенной тонким слоем муки, лежал большой лист бумаги, свернутый в трубочку и перевязанный широкой красной лентой. Он странно смотрелся рядом с таким знакомым глиняным винным кувшином.

– Это принесли из мастерской Рафаэля. Здесь только что был его молодой помощник – тот, что приходил сюда в прошлый раз, – пояснил Франческо, грузно сидевший на скамье, широко расставив ноги и держа в руке кружку с вином. У него был тяжелый хриплый голос. – Ну? Что ж ты не посмотришь?

Маргарита отпрянула.

– Нет, папа, лучше ты.

– Боже мой, Маргарита! Уж не думаешь ли ты, будто внутри что-то опасное? Он же просто пытается добиться твоего расположения! – сказала Летиция, сделав большой глоток из своей кружки. В дверь ворвался свежий ветер, окутав их ароматным облаком.

– Именно этого я и боюсь!

– Да не женского расположения, Бог с тобой, – не выдержал отец. – Он хочет расположить тебя к себе как натурщицу! С чего бы это такой господин, как он, заинтересовался тобой в каком-нибудь другом смысле?

– Ладно, если вы не собираетесь смотреть, что внутри, это сделаю я, – заявила Летиция, потянулась вперед и сняла с рулона ленточку.

Лист сам развернулся, и взорам их открылся набросок, изображавший Мадонну и младенца. Он был сделан одним углем, лишь капля белого цвета оживляла глаза, но ни один из них не мог отвести от рисунка восхищенных глаз. Взгляд Мадонны был задумчив и устремлялся вдаль, маленький Христос играл с мячом, который Мадонна держала в одной руке, в другой была небольшая открытая книга. Внезапную тишину прервал только тихий всхлип Легации. Они рассматривали складки на мантии Мадонны, ее тонкие пальцы, выражение прелестного лица.

– Просто дух захватывает, – наконец выдохнула. Петиция, прижав руку к губам.

– Если он хотел тебя поразить, то выбрал для этого лучший способ, – подвел итог Франческо.

– По-моему, он просто пытается мне показать, что я не должна его бояться.

– А по-моему, нет ничего страшного в том, чтобы предстать запечатленной в образе величайшей из дев, – заявила Легация, легко коснувшись кончиками пальцев лица нарисованного младенца и не выпуская из рук его живую копию. – Во всяком случае, ее никто не видел без одежды!

– Может быть, я все-таки ошибалась на его счет, – неохотно призналась Маргарита.

– Может быть? – негодующе повторил Франческо. – Неужели ты не понимаешь, что он призывает тебя ничего не бояться?

– Да, он действительно талантлив, – тихо произнесла Летиция. – Кажется, еще немного – и эта женщина оживет и сойдет с бумаги!

– Больше того, когда я смотрю на нее, мне хочется плакать, – добавила Маргарита с несвойственным ей чувством в голосе. – Она знает, какое будущее ждет ее ребенка. Это видно по ее глазам. Эта грусть… Она хочет защитить дитя и укрыть от грядущего, насколько подобное в ее силах. – Маргарита подняла взгляд.

Теперь слеза блеснула и на глазах ее сестры, да и отец с трудом подавлял волнение.

– Если то, что Донато показал тебе этим утром, не помогло принять правильное решение, то теперь ты просто должна это сделать, – изрек Франческо. – Кисть самого Рафаэля подарит тебе бессмертие. Сам Господь свел ваши пути, и ты не должна этому противиться. Маргарита, ты должна пойти к нему и сказать, что передумала!

– Да. Конечно, ты прав, папа.

– Если хочешь, бери с собой Донато, – предложила Летиция, укладывая в деревянную колыбель рядом со столом уснувшего младенца. – Тебе в любом случае не помешает сопровождение. Поход в мастерскую художника в полном одиночестве, что бы ты ни собиралась там делать, не пойдет на пользу твоей репутации. Все, кто тебя увидит, должны понимать, что ты будешь позировать только для приличных картин, не то что всякие девицы, не стесняющиеся скинуть с себя всю одежду!