Внутри, в темных прохладных комнатах, было совершенно тихо. И от этой тишины душа Михаила сжалась в ледяной комок, в котором слабо-слабо трепыхалось словно бы наколотое на шип акации окровавленное сердце.

– Мария… – хрипло прошипел он, прокашлялся и крикнул уже во весь голос: – Мария-а-а!!!

Ответом стала тишина.

Царь кинулся вперед, заглянул в одну комнату, другую, третью. Но везде оказалось, конечно же, пусто.

Михаил вернулся обратно на лестницу и сел на ступени, в отчаянии охватив голову руками:

– Но как же так? Почему?!

– Государь? Ты цел, властитель? – наконец-то нагнали его телохранители.

– Нет, все плохо! – зарычал Михаил, вскочил, снова кинулся через весь дворец, влетел в Малую Думную палату. Однако и здесь было пусто, лишь двое холопов старательно выметали из-под лавок невидимую пыль. Царь всея Руси покрутился, выругался, снова выскочил в горницу за троном. Немного подумал, прикусив губу, и поспешил через коридоры.

– Дозволь слово молвить, государь! – выкрикнул ему вслед один из рынд.

– Что? – оглянулся юный правитель.

– Ты же в мантии и оплечье, Михаил Федорович! – выдохнул запыхавшийся телохранитель. – Не дай бог оступишься!

Это было верно – подбитая соболем мантия стелились по самому полу. Коли бегать, особенно по лестницам, недолго и на край ее наступить.

Царь колебался всего мгновение, повернул оплечье, расстегнул, скинул его и мантию на руки стражнику и, оставшись в шароварах и парчовой ферязи без рукавов, надетой поверх шелковой рубашки, побежал дальше. Рынды застучали сапогами следом.

– Сбавь шаг, государь! Несолидно!

Куда там! Михаил промчался до сеней, толкнул двери, сбежал по ступеням крыльца, по заснеженной улице промчался до Вознесенского монастыря, влетел в него, забежал по лестнице, ворвался в келью, крикнул инокине Марфе в лицо:

– Где она, мама?! Где Мария?!

– Ты о давешней крамольнице, сынок? – Монашка кивнула дьяку Посольского приказа, и князь Третьяков поспешил выйти из горницы. – Мария Хлопова решением Боярской думы отправлена в ссылку. За обман государя, обман бояр думных, обман всей державы православной. Она бесплодна. Таковая супруга царю русскому не нужна.

– Но я люблю ее, мама!

– Ты можешь любить кого угодно, сынок. Но русский царь обязан родить наследника! Поэтому мы созовем новые смотрины, и ты изберешь себе иную супругу. Здоровую.

– У меня есть венчанная невеста, мама! Никого другого я видеть подле себя не желаю! – задохнулся от ярости Михаил. – Верни ее немедленно!

– Решением Боярской думы Мария Хлопова из невест исключена, как к замужеству негодная, – размеренно повторила инокиня. – Сие есть приговор не токмо бояр, но и лучших лекарей московских, немца Валентина и араба Балсыря. Нечто ты полагаешь, что они ремесла своего не знают?

– Верни ее!

– Да пойми же ты, Миша. – Обогнув стол, монашка положила ладони сыну на плечи. – Сей приговор лекарский ни ты, ни я отменить не в силах. Мария не способна стать твоею женой. Смирись.

– Я люблю ее, мама! Верни Марию в Москву!

– Любовь, это славно, сынок, – обняла царя монашка. – Но не все в мире сем случается по желаниям нашим. Ты должен даровать державе наследника. Выбери себе другую жену, продли царский род. А там… Стерпится – слюбится.

– Я не хочу терпеть! Я хочу жениться на Марии!

– Забудь про нее, сынок, – погладила сына по щеке матушка Марфа. – Не судьба.

– Верни ее!

– Таков приговор Боярской думы. Она сослана за крамолу. В Сибирь. И я сего приговора изменить не могу.

– Ладно, я сам! – Юный царь развернулся, быстрым шагом вышел из кельи, спустился вниз.

На улице рында накинул ему на плечи синюю шубу. Не царскую, а кунью, крытую дешевеньким английским сукном. Вестимо, стражники схватили первую, что под руки попалась, дабы государь не замерз на зимней улице. Михаил Федорович, даже не заметив сей заботы, выскочил из Фроловских ворот, прошел по мосту, под удивленными взглядами москвичей миновал рынок.

Не так часто видели горожане, чтобы личные царские телохранители со всех ног спешили за просто одетым юношей. Обычно рынды чинно шествовали за сверкающим драгоценностями государем. Да и то – в Кремле. За ворота же токмо верхом выезжали, верхового же правителя сопровождая.

Возле Варваровских ворот Михаил Федорович вошел в двери Разбойного приказа, остановил первого же встречного стряпчего:

– Где сидит князь Репнин?

Молодой слуга с реденькой бородкой в потрепанном зипуне ненадолго запнулся, подумал, покосился на рынд и предпочел низко поклониться:

– Я провожу, боярин.

Все вместе они поднялись на третий этаж, прошли темными, пахнущими опилками коридорами, пока слуга не указал на тесовую дверь и не отступил в сторону.

Михаил решительно толкнул створки, оказавшись в заставленной сундуками горнице со светлыми бревенчатыми стенами, с кошмой на полу и столом посередине. Дьяк Разбойного приказа торопливо поднялся, поклонился, прижимая ладонью к спрятанному под парчу животу окладистую бороду с тремя косицами.

– Государь? Какая нужда привела тебя в сии стены?

– Верни Марию Хлопову в Москву!

– Я не могу, Михаил Федорович! Она по приговору Боярской думы сослана, моего самовольства тут нет.

– Ну так верни!

– Я не могу, государь. Ее приговор боярский туда послал.

– А я приказываю вернуть!

– Но, государь, у меня нет такового права.

– Я царь или не царь?! – скрипнул зубами Михаил Федорович и сжал кулаки. – Я приказываю! Такова моя воля!

– Твоя воля закон, государь, – пригладил бороду князь Репнин. – Но дабы меня самого в измене не обвинили, я прошу от тебя указ письменный, каковой я в свое оправдание смогу опосля боярам на следствии показать.

– Дай бумагу, я напишу!

– Написать мало, государь. На указе должна печать царская стоять.

– Печать?

– Она у печатника, государь. Боярин из твоей свиты.

Юный царь помолчал, тяжело дыша и медленно осознавая происходящее. Слегка скривился:

– Полагаю, либо у Боярской думы сей печатник появляется, либо возле моей матушки держится?

– Я твой слуга, государь, – опять склонился перед Михаилом князь Репнин. – Не моим умишком судьбу твоей печати решать.

– Ты отказываешься выполнять мой приказ, князь Борис Александрович?

– Я на сие место поставлен государевым указом, с утверждением Думой, указом с печатью и твоею подписью, Михаил Федорович, – ответил дьяк Разбойного приказа. – Посему и приказы должен исполнять токмо столь же должно составленные. Иначе какой же я слуга? Смутьян я тогда буду, а не слуга верный. Самодур бесчестный. Как приказ должный получу, сей же миг приму его к исполнению.