Но почему я все время думаю об этом?

Она засыпает первой, прислонившись головой к оконному стеклу. Сопротивляюсь желанию смотреть на нее, она кажется такой нежной, такой невинной, хочется взять ее под свое крыло, защищать от невзгод и опасностей.

Тот извращенец, кажется, перестал пожирать ее глазами, небось, увидел, что на прошлой станции мы сели рядышком. Наверное, считает теперь ее моей добычей, моей собственностью, моей «территорией». И это хорошо, потому что, пока я с ней рядом, он оставит ее в покое. Но дело в том, что мы вместе только до Вайоминга, и это меня очень беспокоит. Одна только надежда, что он пересядет на другой автобус до того, как мы расстанемся. До Денвера еще две остановки, и я, зараза, очень рассчитываю на то, что в Денвере он сойдет, а если нет, глаз с него не спущу до самого Вайоминга.

До Айдахо он у меня точно не доберется. Прежде убью сукина сына.

Я гляжу в темноту автобуса. Очень тихо. Этот гад спит, голова свесилась набок, в проход. Рядом с ним, у окна, сидит женщина, но по меркам этого типа она для него старовата. Он любит молоденьких, возможно, вообще малолеток. Меня тошнит от одной мысли о том, что он мог сделать с какой-нибудь девчонкой.

В автобусе всегда много разных звуков: свист ветра, разрезаемого корпусом, шорох резиновых шин по шоссе, рокот мощного мотора, который усердно трудится, унося эту груду металла все дальше и дальше… Но сейчас, как ни странно, кажется, что в нем царит полная тишина. Я бы сказал, атмосфера спокойствия и умиротворения. Насколько это возможно для несущегося по шоссе с огромной скоростью автобуса.

Сую в уши наушники, включаю плеер, просматриваю названия. Что бы такое послушать, с чего начать? Что-нибудь такое… Первая песня всегда дает настрой. У меня здесь больше трехсот. И все с разным настроем. Впрочем, плееру доверять нельзя, потому что первая песня всегда бывает или «Dust in the Wind»[6]группы «Канзас», или «Going to California»[7]«Лед зеппелин», или что-нибудь из «Иглз».

Не гляжу на экран, словно жду, что судьба сама подскажет, с чего начать, не хочу подглядывать, не хочу пытаться обмануть ее. Ого, неплохо: «Аэросмит», «Dream On»[8]. Откидываю голову на спинку, закрываю глаза, и палец сам нащупывает кнопку громкости. Не хочу, чтобы моя музыка на этот раз разбудила Кэмрин.

Снова открываю глаза и смотрю на нее: держит сумку обеими руками, крепко вцепилась, даже во сне не отпускает, надо же. Интересно, что там у нее? Есть ли что-нибудь такое, что могло бы рассказать о ней? Рассказать всю правду.

Но зачем это мне? В Вайоминге мы расстанемся, и она скоро забудет, как меня зовут. Так оно и лучше. Слишком тяжелый груз я несу в душе, и пусть мы даже друзья, она не заслужила, чтоб я взваливал на нее такую ношу. Никому бы не пожелал.

Негромкое мелодичное пение Стивена Тайлера убаюкивает меня, и я начинаю дремать. Только когда он берет высокую ноту и срывается на крик, я снова возвращаюсь к реальности. Наконец песня заканчивается, и я погружаюсь в сон.

* * *

— Ну послушай, серьезно… — слышу я чей-то голос. Кто-то толкает меня в плечо. Просыпаюсь и вижу, что это Кэмрин слабенькими ручонками пытается отодвинуть меня. Ужасно смешно смотреть на ее милое заспанное лицо, на то, как она изо всех силенок старается отпихнуть меня, да не тут-то было, я для нее слишком тяжелый.

— Прости, — говорю я, сам еще не до конца проснувшись.

Поднимаюсь, не совсем соображая, где право, где лево; шея совершенно одеревенела. Откуда я знал, что уроню во сне голову ей на руку, но меня это не очень смущает, хотя она вовсю демонстрирует, что возмущена моей бесцеремонностью. Ну да, точно притворяется, я же вижу. А сама едва сдерживает улыбку.

Ладно, помогу бедняжке.

Улыбаюсь.

— Не вижу ничего смешного, — говорит она, ротик полуоткрыт, бровки вздернуты на очень даже красивый лобик.

— Разве? А мне смешно.

Улыбаюсь еще шире и вижу, как на лице ее тоже медленно, несмело распускается улыбка.

— Ну, прости. Ей-богу, мне очень жаль, я не хотел.

Я и вправду не хотел, само получилось.

Она сощуривает один глаз, смотрит на меня искоса, словно хочет удостовериться в моей искренности, и это тоже очень ее красит.

Отворачиваюсь, закидываю обе руки за голову, потягиваюсь и, ну никак не могу удержаться, зеваю.

— Фу, как противно! — восклицает она. — У тебя изо рта пахнет, как… от козла…

— Черт возьми, барышня, — говорю я сквозь смех, — откуда ты знаешь, как пахнет от козла?

Она сразу умолкает.

Я снова смеюсь, потом роюсь в сумке, предварительно сунув туда плеер, нахожу тюбик зубной пасты, выдавливаю немного на кончик языка и размазываю пасту в полости рта. Потом глотаю. Кэмрин, конечно, смотрит с отвращением, но я именно этого и добивался.

Остальные пассажиры, похоже, уже давно бодрствуют. Сам удивляюсь, как это я проспал так долго, ни разу не проснулся, чтоб устроиться поудобней и дать отдохнуть тем частям тела, которые успел отлежать.

Гляжу на часы: две минуты десятого.

— Кстати, где мы едем? — спрашиваю я, пытаясь прочитать мелькающие за окном дорожные знаки.

— До Денвера около четырех часов, — отвечает она. — Водитель объявил, что остановка через десять минут.

— Отлично. — Я вытягиваю ногу в проход. — Надо срочно размяться. Одеревенел, как столб.

Успеваю поймать ее улыбочку, но она сразу отворачивается к окну. Одеревенел, как столб. Ага, она прекрасно понимает такие метафоры. От этой мысли становится весело.

Следующая остановка мало отличается от предыдущих: несколько колонок автозаправки по обе стороны шоссе, два ресторанчика фастфуда.

Гляжу на себя и поверить не могу: эта девчонка вынудила меня вступить с ней в спор, идти в фастфуд или нет. Если б не она, пошел бы туда не задумываясь. Но почему-то послушался — потому ли, что хочу доказать, мол, и я могу есть нормальную еду, был бы выбор, или просто боюсь, что она снова поднимет крик.

Секундочку. Черт побери, кто у нас рулит ситуацией, она или я?

Ясное дело, она. Вот так номер.

Выбираемся из автобуса. Кэмрин первая. Возле кабины останавливается, поворачивает голову и выжидающе так смотрит, скрестив руки и поджав губы.

— Ладно, — говорю я, хотя, признаюсь, сам себе не очень нравлюсь в эту минуту, — если ты такая умная, поищи здесь здоровой пищи, но чтобы на вкус не была как резина.

Улыбается ехидно.

— Так, значит, согласен? — принимает она вызов.