— Этот парень, с которым ты сбежала из дома, — продолжил капитан, — он успел добиться от тебя желаемого?

— Ты не должен так думать обо мне.

— А что можно думать о девушке, шляющейся по грязным притонам в мужской одежде?

— Я все объяснила тебе! Меня украли.

— Я помню твои россказни. А ты запомни о том, что я купил тебя и вправе требовать честного ответа. И беспрекословного подчинения. Будь благодарна за то, что не тороплю тебя. А сейчас я хочу знать, с кем лягу в постель в самое ближайшее время, — Миккеле рывком притянул Лали к себе.

— Отпусти меня! — девушка отчаянно забилась в его объятиях. — Ты обещал вернуть меня отцу!

— Я передумал. Что поделать… — капитан ласково улыбнулся и развел руки.

От неожиданности Лали упала на пол, но тут же вскочила и отбежала к стене. На лице ее пылали обида и презрение. Из героя и спасителя Джаноцци превратился в обманщика и предателя.

— Ты приглянулась мне. Кроме того, я не имею ни малейшего желания вступать в какие-либо переговоры с капудан-пашой. Мне слишком часто приходилось сталкиваться с ним в море. И не всегда наши встречи заканчивались мирно. Он вряд ли поверит, что я не причастен к похищению его дочери.

— Трус!

— Твое счастье, что ты — женщина, — улыбка на лице капитана сменилась злой усмешкой. — Никто не смеет говорить, что капитан Джаноцци — трус. Имей в виду: если не укоротишь характер, то сильно пожалеешь. Я продам тебя в первом же порту самому мерзкому покупателю.

— Ты торгуешь людьми? — скривившись, прошептала Лали, чувствуя, что от страха у нее свело живот. — А как же рассказы о шелках и специях?

— Одно другому не мешает. А работорговля довольно прибыльное дело, между прочим.

Не в силах справиться с потрясением, Лали горько расплакалась. Джаноцци спас ее от изнасилования лишь для того, чтобы сделать своей наложницей… Антонио! Почему она не поверила ему? Зачем сбежала? Теперь они уже никогда не встретятся, никогда она не увидит его светлые глаза, в которых мелькает восхищение, не почувствует, как его сильные руки обнимают ее, как он дышит ей в ухо, как его губы дарят нежные поцелуи…

«Дура! — ругала она себя. — Антонио был прав… Сотни раз полная дура!»

— Вытри слезы, — Миккеле протянул ей чистый платок.

Она косо взглянула на него и вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Если ты не трус, то почему не хочешь вернуть меня отцу? Я сумею защитить своего спасителя. А евнухи подтвердят, что я вернулась домой девственницей.

Уголки рта Джаноцци растянулись в кошачьей улыбке. Как ужасно, что у этого мерзавца столь очаровательная улыбка, несмотря на гнусность его занятий.

— Значит, я не ошибся. Ты все еще невинна. Это повышает твою цену. К тому же, ты хорошеешь с каждым днем. Кожа становится более светлой. А волосы — просто венецианское золото. Похоже, твою мать привезли в гарем Ибрагим-паши из Европы. Не понимаю, почему ты так боишься повторить ее судьбу? Даже султанши поначалу были обычными рабынями, — мужчина протянул руку, чтобы коснуться роскошных прядей, но поймал лишь воздух.

Лали рывком отскочила в сторону, и кресло, попавшееся ей на пути, перевернулось и отлетело к стене.

— Презренный шакал, — произнесла девушка. — Ты не смеешь дурно говорить о том, чего не знаешь! Моя мать никогда не была рабыней! Родители мои — весьма состоятельные и знатные люди! Не моя вина, что меня маленькой выкрали из родного дома подлецы, промышляющие работорговлей!

«Откуда я знаю, кем были мои родители?» — удивилась девушка своим словам и тут же припомнила давний сон. Она почти наяву увидела залитый солнцем огромнейший зал, полный зеркал и цветов, увидела добрые глаза мужчины, обращенные к ней, услышала его слова: «Кара миа! Доченька моя»…

Лали остолбенело прислушивалась к своим воспоминаниям, почти явственно осязая запах горячих марципановых булочек, вкус которых почти забыла, и прикосновение к щеке мягкого золотого кружева на воротничке отца. Ее родного отца!

А Миккеле удивленно рассматривал побледневшее лицо замершей в растерянности пленницы. Похоже, у этой упрямицы имеется какая-то тайна.

— Ты ведь говорила, что Ибрагим-паша — твой отец? — заметил он, — Решила сочинить новую сказку?

— Я считала пашу своим приемным отцом все эти годы. Но он оказался не лучше всех прочих мужчин и вознамерился жениться на мне, — Лали горько рассмеялась. — Антонио похитил меня, чтобы спасти от старика.

— Тогда почему ты решила вернуться?

— Ибрагим-паша, по крайней мере, не продаст меня в рабство.

— Жизнь в гареме ничуть не лучше рабства, — прищурился капитан и, лукаво улыбнувшись, высказал предположение: — Скорее всего, ты решила заполучить любовника, которого не пришлось бы делить с другими женщинами?

— Я вообще не собираюсь иметь любовника, — отрезала она. «Антонио…» — промелькнуло в голове. — И не советую тебе принуждать меня, — с угрозой в голосе заявила Лали.

Нахмурившись, Миккеле провел рукой по лицу, сжал подбородок и в задумчивости уставился на носки своих сапог.

— Завтра ты увидишь одно милое развлечение. Полагаю, после этого станешь более сговорчивой.

Джаноцци решил показать Лали, что ждет ее в случае неповиновения; и для этого привел на рынок рабов. Жестокий урок заставил сердце девушки сжаться от тоски и ужаса, и она со страхом смотрела на томящихся у помоста девушек. Мысль о том, что она может оказаться среди этих несчастных, и ее продадут какому-нибудь мерзкому похотливому старику, заставляла тело Лади дрожать, словно от лютого холода, хотя девушка была тщательно закутана в чадру и покрывало.

Память услужливо нарисовала Лали картину из ее детства. Когда-то давно ее привезли в дом Ибрагим-паши в золотой клетке. Там были мягкие подушки, и обращались с ней весьма ласково, называли птичкой. А теперь перед ней предстали другие клетки: грязные, железные, с тяжелыми засовами. В них сидели и стояли мужчины, женщины и дети. Одни из них плакали, другие проклинали свою участь и мучителей, но большинство смирилось с тем, что их ожидает. Но Лали покоряться не собиралась, хотя с трудом представляла, как может помочь себе.

Шею грело ожерелье из янтаря. Вчера Лали хотела швырнуть его к ногам капитана-работорговца, но затем передумала. Если ей удастся сбежать, она сможет продать янтарь, а с деньгами будет легче выжить в мире мужчин. Ах, почему Карриоццо не связал ее покрепче? Нет, она ни в чем не винит Антонио, осуждения достойна она сама. Если бы не ее глупый побег, она могла бы находиться на борту корабля, идущего в Италию. Вместе с ним… Антонио, где же ты? Ты обещал заботиться о Лали, а теперь, наверно, уже и думать забыл о той, кого похитил из дворца. Сейчас ты свободен, словно птица, и, скорее всего, плывешь на корабле в свою любимую Италию. А что ждет Лали? В лучшем случае — она станет любовницей капитана Джаноцци, в худшем — окажется среди этих людей в клетках.