— Иди, куда хочешь, а я вернусь обратно.

Антонио сжал зубы. Видит Бог, у него нет времени, чтобы затевать с глупой девчонкой словесные баталии. Зачем он связался с ней? Быть может, и впрямь отпустить ее? Но он не может позволить, чтобы эта маленькая дурочка погибла. Она вряд ли заберется вверх по крутому склону самостоятельно, а оставлять ее на берегу — значит, обрекать на гибель.

— Я не ангел, чтобы ты бесконечно испытывала мое терпение, — холодно заявил он и сурово взглянул ей в глаза. — Если не пойдешь по собственной воле, то, клянусь всеми святыми, я посажу тебя в этот мешок и потащу на плече.

Последовало долгое молчание, нарушаемое лишь шорохом волн. Лали вдруг подумала о том, что уже не может считать себя невестой кого бы то ни было. Но становиться любовницей своего похитителя (разве не об этом думал итальянец, когда задумал ее похитить?) она не желала.

— Хорошо. Я пойду с тобой. Но не обещаю, что не постараюсь убежать, — заявила она, бросив сердитый взгляд на мужчину.

Антонио хмуро смотрел на решительное лицо Лали. Ему было жаль отважную малышку, но при этом он с удовольствием отшлепал бы эту строптивицу.

— Глупо думать, что могло быть иначе.

Пустынный каменистый берег сменился маленькими строениями, возле которых копошились рыбаки, затем появились более основательные жилища, и вскоре беглецов закружила в своих сетях Галата. Извилистые, узкие улочки были заполнены людьми, но на Лали и Антонио никто не обращал внимания. Впрочем, этому удивляться не приходилось: смуглолицый Карриоццо, облаченный в одежду мусульманина, очень походил на местных жителей. И даже светлые глаза не портили впечатления, поскольку этот берег Золотого Рога давно облюбовали иностранцы, устроившие здесь свои колонии. Но для пущей безопасности Антонио все же прикрыл лицо свободным концом тюрбана. А в невысоком подростке с испуганными глазами и темным от грязи личиком вряд ли можно было угадать красавицу, сбежавшую из гарема.

И все же оставалось молить Бога, чтобы опасная затея увенчалась успехом. Карриоццо уже не раз видел шныряющих по улицам людей с озабоченными лицами. Быть может, эти мужчины искали именно их? Люди Ибрагим-паши, разумеется, уже рыщут по городу и побережью, да и Мехмед не простит предательства пленника-живописца, который мало того, что сбежал сам, так еще и прихватил с собой девушку, которую сын султана считал своей добычей. Но хуже всего было отчаянное сопротивление девчонки, не желающей покидать мир, в котором она выросла. Антонио приходилось все время тянуть Лали за собой, а эта негодница нарочно замедляла шаг, испытывая его терпение.

— Если ты закричишь, то меня убьют на твоих глазах, — в очередной раз предупредил Антонио, заметив, что девушка нервно оглядывается по сторонам.

— Я не желаю твоей смерти, — пробурчала Лали.

Она вовсе не собиралась предавать Антонио. Просто ей впервые пришлось видеть портовые кварталы Стамбула, и теперь она с ужасом и любопытством изучала необычные улочки, пропитанные свежим морским ветром и душным запахом рыбных базаров.

Когда они оказались на пристани, Антонио стал внимательно рассматривать корабли, скользя глазами по спокойной воде гавани, и едва не закричал от радости.

— О такой удаче я даже не мечтал. «Наяда».

Девушка проследила за его взглядом, и увидела галеру, качавшуюся на волнах. В отличие от других судов, стоявших в гавани, это судно было сравнительно небольшим, но довольно крепким.

— На нем ты уплывешь в Италию? — прошептала она.

— Мы отправимся вместе.

Девушка не стала спорить, хотя не собиралась мириться с тем, что покинет Стамбул, ставший ее родиной. В душе не угасала надежда на побег.

Узнав о том, что капитан «Наяды» до завтрашнего дня будет находиться в доме неофициального главы Венецианской дипломатической миссии в Пера, Карриоццо обреченно вздохнул. Если бы он был сейчас один, то, несомненно, отправился бы прямиком к венецианцам. За время пребывания во дворце Мехмеда Антонио узнал довольно много интересного, эти сведения могут оказаться полезными для республики, и глава миссии, несомненно, найдет способ помочь своему посланнику вернуться на родину. Но тащить за собой через всю Галату упрямую девчонку, которая постоянно изыскивала возможность сбежать, было более чем неразумно. Да и венецианцы вряд ли захотят помогать ему, узнав о похищении приемной дочери, точнее — невесты главы турецкого флота. После недавних событий, связанных с высылкой байюло, колония предпочитает не портить отношения с османами.

Поразмыслив, Антонио решил, что остается один выход — снять комнату в какой-нибудь портовой гостинице и там подождать возвращения на судно капитана «Наяды». В том, что ему удастся договориться с этим человеком, Антонио не сомневался.

Каморка, в которой они устроились, была невероятно маленькой и грязной. Хорошо еще, что настил, на котором вытянули свои уставшие тела Антонио и Лали, был относительно чистым. По просьбе Карриоццо слуга принес для них кувшин с прохладной водой и пару лепешек, но для Лали, привыкшей к сладкой изысканной пищи, и Антонио, страдающего без мяса, этого было мало. Понимая, что невероятно сглупил, не купив в одной из лавочек вяленой говядины, мужчина мрачно смотрел на девушку, которая словно бы и не страдала от голода и, не обращая внимания на своего спутника, расплетала косы. Отчего бы ненадолго не отлучиться? Неподалеку от гостинцы Антонио видел трактир, там можно раздобыть более или менее сносную еду.

Рассудив так, Карриоццо достал из котомки веревку, с помощью которой они утром спускались со скалы, и направился к Лали. Она слышала его шаги, но, не поворачиваясь, упрямо продолжала заниматься своими волосами. Склонившись над девушкой, Антонио в один миг схватил ее руки и принялся опутывать веревкой.

— Что ты делаешь?! Прекрати! — зашипела она. — Негодяй, грубиян, мерзавец, дикарь!

— Ох, и бесстыдный у тебя язык, — фыркнул Антонио и, затянув крепкий узел на ее запястьях, проделал тоже самое со щиколотками.

— Это я бесстыдная?! — кричала девушка в ярости, тщетно пытаясь освободиться. — Отпусти меня сейчас же или я…

Карриоццо заткнул перекошенный рот Лали тряпкой, уложил девушку на настил и проверил прочность узлов, не обращая внимания на безмолвное негодование пленницы.

— Сожалею; что мне пришлось сделать это. Я быстро вернусь и принесу еды. Полежи пока и отдохни.

Лишь только ее мучитель закрыл за собой дверь, Лали принялась кататься по настилу, пока наконец не сумела освободить рот от кляпа, правда, заработала при этом многочисленные царапины. Отдышавшись, девушка изо всех сил вцепилась в узел веревки зубами.

Оказавшись на улице, Лали пожалела, что была облачена в мужскую одежду. Проще всего затеряться среди сотен женщин, одетых согласно мусульманским обычаям в тяжелое платье и плотную чадру. По крайней мере, в таком одеянии она чувствовала бы себя в большей безопасности. Вблизи порта помимо местных жителей на каждом шагу встречались пьяные матросы и распутные женщины, все они громко разговаривали, ругались хриплыми голосами, моргая отяжелевшими веками, и — самое ужасное — то и дело задирали миловидного подростка, пусть даже излишне чумазого (чтобы полностью изменить облик Лали, Антонио лично протер ее светлое личико кожурой грецкого ореха).