– Ножом. – Обернувшись, тот сжал кулаки. – Какой-то гад полоснул по горлу. Кольшу и приятеля его, Антипку. Потом хотел тела в ручей сплавить, в прорубь, да не успел, видать, спугнули… И за что только их, Господи?

– Вот именно, за что? – тихо повторил Митрий.

Немного постояв у гроба, друзья вышли на улицу.

– Надо бы расспросить – кто чего видел? – Митрий, вздохнув, отвязал коня от старой березы с заиндевевшими серебристыми ветками.

– Обязательно расспросим, – кивнул Иван. – Только не сейчас, чуть позже.

– Ко второму, Антипу, поедем?

– Стоит ли? – Иван покачал головой. – Ты, Митька, спрашивал – за что их? Думаю, ни за что. Просто так, на всякий случай.

– Значит, кто-то про них прознал! – воскликнул Митрий. – И этот кто-то имеет прямое отношение к ошкую, или, как его здесь прозвали, Чертольскому упырю!

Иван согласно кивнул и тронул поводья коня:

– Поедем доложим. Опосля вернемся – допросим всех, кого сможем.

– Со Ртищевым еще бы посоветоваться. – Митрий погнал коня рядом. – Он обещал про ворожей да колдунов узнать.

– Посоветуемся, – вздохнул Иван. – Представляю, что нам «правое ухо царево» скажет!

В «приказной избе», как все по привычке называли каменные приказные палаты, недавно выстроенные по приказу царя Бориса, было непривычно тихо. Дьяки с подьячими, перешептываясь, шарились по углам, на крыльце о чем-то негромко судачили пристава и писцы, и – такое впечатление – никто не работал!

Недоуменно переглянувшись, приятели вошли в родную горницу, где уже дожидался их Прохор, тоже какой-то грустный, словно пришибленный из-за угла пыльным мешком.

– Да что тут такое случилось? – с порога спросил Митрий. – Нешто Самозванец уже у кремлевских стен?

– Ртищев умер, – негромко отозвался Прохор. – Я приехал, а там уж все собрались – домочадцы, слуги, доктора иноземцы.

– И что? – набросился на парня Иван. – Что доктора говорят?

– Легкие… – Прохор развел руками. – Какой-то там «необратимый процесс»… Да сами знаете, кашлял Андрей Петрович в последнее время сильно.

– Эх, Андрей Петрович, не вовремя как…

Все трое, не сговариваясь, обернулись к висевшей в углу иконе и перекрестились:

– Царствие тебе небесное! Хороший был человек…

– Да уж… И нам помог много. Без него бы… А, что говорить, – Митрий махнул рукой и угрюмо уселся за стол. – Надо бы подсобить домочадцам-то его с похоронами.

– Поможем… Брат у него остался, Гермоген. Говорят, художник… Как думаешь, отпустит Семен Никитич?

– Не отпустит, так сами уйдем.

– Тоже верно…

И все трое разом вздрогнули от чьих-то тяжелых шагов. Резко распахнулась дверь… Да-а, верно говорится – помяни черта, он объявится! На пороге стоял Семен Никитич Годунов. Любил вот так вот появляться, внезапно – не корми хлебом. В этот раз, правда, смущением захваченных врасплох подчиненных наслаждаться не стал. Сняв высокую горлатную шапку, перекрестился и тяжело уселся на лавку:

– Скорблю! Скорблю вместе с вами… земля пухом Ондрею Петровичу, знающий был человек… Ох-хо-хо… Токмо вот о здоровьишке своем не заботился. Сколь раз говорил ему – сходи к бабкам, полечи кашель свой… Куда там! Вот и докашлялся.

– Семен Никитич! Мы б хотели с похоронами помочь…

– Без вас помогут, – отмахнулся боярин. – Для вас иное задание есть, важнейшее.

– Ошкуя ловить?

– Да пес с ним пока, с ошкуем. Поймаем, никуда не денется. – Годунов ухмыльнулся и сузил глаза. – Покойничек Ртищев сказывал – вы важные бумаги прошлолетось добыли… Вот со списками с них и поедете в самозванский лагерь!

– Куда?!

Парни изумленно вытаращили глаза на боярина. Вот уж ошарашил так ошарашил!

– Поедете, – невозмутимо продолжал Годунов. – Скажетесь, будто беглые… Найдете сомневающихся, им бумаги те покажете, чтоб знали, каков самозванец «царь»! Но – то не главное…

– А что главное? – пришел в себя Иван. – Самозванца убить?

– Зачем убить? – Боярин захохотал, затряс окладистой бородою. – Убить кому, чай, и без вас найдутся. Вы же список с самозванных грамот ему, Димитрию лживому, и покажете. Пущай на свои же словеса посмотрит! Пущай знает, что подлинники – у нас! Понимаю, что опасное дело и трудное… Потому вас и посылаю – Ртищев уж больно вас нахваливал, да и сам вижу – работники вы умелые. К тому же больше уж и верить некому.

Вздохнув, Семен Никитич осенил ребят крестным знамением:

– Идите, готовьтесь. Завтра поутру и выедете под видом монахов-паломников. А начет похорон не сомневайтесь, поможем!

Кивнув на прощанье, боярин вышел, оставив парней наедине с их мыслями, потом вдруг вернулся, заглянул в дверь:

– Да, я там сказал, чтоб все ваши распоряжения севечер все приказные сполняли. Ну, мало ли там, лошади понадобятся или деньги, да еще что-нибудь. Ежели людищи какие надобны – до Серпухова хотя б проводят. Только стрельцов не дам, обходитеся уж приставами.

Высказавшись, Годунов ушел, на этот раз окончательно.

Парни переглянулись.

– Ну что? – тихо промолвил Митрий. – Получили заданьице? Не думаю, что мы после него обратно вернемся.

– Типун тебе на язык! – выругался Иван. – Хотя, наверное, ты и прав. Ничего, за Родину умереть не страшно – на то мы и служилые люди. Василиску только жалко… – Юноша тяжко вздохнул.

Митька угрюмо кивнул:

– Вот именно.

– Да что вы себя раньше времени хороните! – вдруг возмутился Прохор. – Один вздыхает, другой… Совсем очумели?!

Иван расхохотался:

– А ведь ты, Проша, верно сказал! Чего уж раньше времени-то… На чужбине-то и труднее бывало, а тут все же своя сторона. Выберемся, не впервой, верно, Митька?

– Твои бы слова да Богу в уши. Давайте-ка лучше прикинем, что нам в пути понадобится.

Прикидывали не долго, составив список, оставили дежурному дьяку, а сами поехали домой – выспаться, попрощаться.

– Может, сначала к Ртищеву заедем? – вдруг предложил Митька. – Посмотрим хоть на него в последний раз.

– Заедем… – Погруженный в какие-то свои мысли Иван кивнул и попросил: – Вот что, парни, вы меня у Китай-города подождите, а я сейчас… забыл кое-что…

– Ладно, подождем. Смотри только, недолго.

– Не, долго не буду.

Завернув за угол, Иван спешился и, привязав лошадь, зашагал к приказному узилищу. Дежуривший в небольшой каморке пристав, узнав дворянина московского, вытянулся:

– Что угодно, милостивый государь?

– Михайло, Пахомова сына, выдай-ко на допрос.