На этот раз Мунк плохо перенес морское путешествие. На борту парохода у него случился сильный приступ суставного ревматизма, и ему пришлось лечь в больницу сразу по прибытии в Гавр.

Сообщая домой о болезни, он выражает надежду отправиться в Париж уже через несколько дней. На самом деле «небольшой приступ ревматизма» задержал его в больнице «Мэзон дё Сантэ» в Гавре на два месяца. Как обычно в письмах домой, он держится шутливого тона, расписывая, как пьет бордо и ест виноград, – а еще у него забавный сосед, норвежский капитан, который имеет привычку опорожнять одну бутылку вина за другой, а потом бросать их на пол. О тоске и одиночестве, испытываемых в больнице, свидетельствуют лишь восклицания: «Тетя, не жалей слов: чем длиннее письмо, тем лучше».

В письмах знакомым и дальним родственникам он более откровенен. Ревматические боли и жар не проходят. 12 декабря, в свой двадцать седьмой день рождения, после почти полутора месяцев, проведенных в больнице, Мунк пишет кузену Эдварду Дидрику: «Ревматизм хозяйничает в моем теле… мне до чертиков скучно, и сердце пошаливает». Из-за болезни он не может заниматься живописью, да и денег из стипендии на лечение ушло немало. Мунк также страшится сырой холодной зимы, которую ему предстоит провести в Париже.

Тем временем в Кристиании произошло событие, неожиданным образом немного поправившее материальное положение семьи. В декабре в мастерской, куда Мунк сдал несколько своих картин – вероятно, для изготовления рам, – случился пожар, и пять из его картин сгорели. Тетя Карен тут же пошла к страховщику и добилась возмещения ущерба в размере 750 крон. Примечательно, что ни тетя, ни Мунк не сокрушаются об утраченных произведениях искусства. Напротив, художник пишет: «Как нам повезло с пожаром – я так рад, что это произошло, – и деньги достойные».

В начале января 1891 года Мунк покидает Гавр и отправляется в Париж. Но здесь стоит холодная промозглая погода, которой он так опасался. Едва добравшись до французской столицы, он опять вынужден соблюдать постельный режим из-за боли в суставах и учащенного сердцебиения. Надо было что-то предпринимать. Поэтому, как только ему становится лучше, он осуществляет идею, пришедшую в голову еще в Гавре, – решает отправиться на юг, к Средиземному морю, где всегда мягкая зима, яркий солнечный свет и живописная природа.

Все именитые художники так или иначе были связаны с Южной Францией. Ван Гог переехал – или, скорее, сбежал – в 1888 году в Арль, где его посещал Гоген. Сезанн вырос на юге и много лет разрывался между Парижем и родными краями, пока не осел в Эксе, куда к нему часто приезжали коллеги. Позже их примеру последует молодой Матисс – он откроет для себя рыбачий поселок Кольюр, типичный живописный средиземноморский уголок. Так что Мунку, хотя главной причиной поездки на юг и была необходимость поправить здоровье, не следовало переживать из-за того, что он не тратит стипендию на свое совершенствование в Париже:

Поезд легко, танцуя на рельсах, нес нас на юг – к теплу и солнцу, к новой жизни, которая оживит больную кровь. Молнией сверкнула проносящаяся мимо станция.

Двери открываются – мы в Марселе. Поворачиваем на восток – солнце заглядывает в окна – изморозь на окне тает. Мы смотрим в окно: Средиземное море – маленькая бухта – белая вилла на мысу – зеленые волны накатывают на берег.

Больной откидывается назад – лучи солнца щекочут его лицо – кровь быстрее течет в жилах – новая жизнь – еще один год – жить под солнцем – под пальмами – как прекрасна все-таки жизнь – так прекрасна, что ему хочется плакать.

Первые недели в Ницце Мунк провел в одиночестве. Он утешается тем, что возобновляет переписку с Голдстейном, от которого не получал вестей с тех пор, как они расстались в Сен-Клу: «Теперь, наверное, не в моде писать друг другу…» Ницца даже прекраснее, чем он смел мечтать. «Но мне так одиноко – я уже перестал прислушиваться к шагам за дверью, я ведь знаю, ко мне никто не придет». Из-за нехватки денег ему трудно сосредоточиться и писать картины, вместо этого он берется за перо. Его первые впечатления от города публикует «Верденс ганг»: «Ницца – город радости, здоровья и красоты». Описания будничной жизни города Мунк дополняет автобиографическими заметками в духе Егера. Обращается он и к доморощенным ценителям искусства:

Было бы забавно дать отповедь всем этим людям, которые вот уже много лет смотрят на наши картины и смеются или с сомнением покачивают головами. Они и мысли не допускают, что в наших видениях – всех этих мимолетных впечатлениях – есть доля истины, что дерево может быть красным или голубым, а лицо – голубым или зеленым. Они же уверены, что это не так. С детства они знают, что листва и трава зеленые, а цвет кожи – розоватый. Они не в состоянии понять, что мы и вправду думаем иначе. Наверняка эти халтурщики блефуют, уверены они или сошли с ума – последнее вернее всего. Им и в голову не приходит, что наши картины написаны на полном серьезе – выстраданы. Они – продукт бессонных ночей и стоили крови и нервов.

Через некоторое время Мунк познакомился с несколькими скандинавами, и они взяли его с собой в казино в Монте-Карло. Он пришел в восторг от обилия сюжетных сцен, которые можно было наблюдать в игровых залах, и в не меньшей степени – от самой рулетки. Как и многие другие, Мунк старается выработать «систему», гарантирующую выигрыш. Его интерес к математике наверняка играл здесь свою роль, но, судя по его записям, в теории вероятности он был не очень силен. Среди его бумаг сохранилось три бланка для записи чисел, выпадающих на рулетке. Складывается впечатление, что он их основательно проработал.

Вероятно, из всех азартных игр рулетка вызывает самую сильную зависимость. Всего несколько секунд – и ты выиграл или проиграл, причем настоящие, живые деньги. К тому же можно выбирать степень риска, составлять разные комбинации. В своих записях Мунк так описывает притягательность игровых залов:

Каждый день повторяется одно и то же: утром я принимаю решение больше туда не ездить. Проходит первая половина дня, я даже не думаю об этом. После обеда я готовлю все для работы, уже собираюсь начать – и вдруг словно молния ударяет мысль: а может, все-таки поехать? И никаких сомнений уже не возникает – нужно только узнать, когда идет поезд…

И все же рабом рулетки Мунк не становится. За это время он пишет несколько небольших импрессионистических пейзажей с пальмами в солнечном свете, которые вполне годятся на продажу, и один ночной пейзаж «Ночь в Ницце» – серовато-синий вид из окна комнаты: лунный свет и тени на крышах домов на фоне мягких очертаний холмов, поднимающихся к небу.

Неожиданно с письмом Ингер из дома приходят плохие вести: тетя Карен больна, и на этот раз серьезно. Сильнейшее воспаление легких чуть не стоило ей жизни… Опять эти слабые легкие – злой рок семьи Бьёльстад! «Мы с Андреасом не отходили от ее постели и каждую секунду ждали конца. Она все время думала о тебе, все ее мысли были о тебе. Вдруг ее лицо похолодело, и пульс стал неслышным». Правда, когда Мунк получил письмо, она уже пошла на поправку.

Эдвард пришел в ужас. Конечно, временами он уставал от неустанной опеки тети Карен, но она была опорой семьи. Когда Эдвард оставался совсем без средств, она словно по мановению волшебной палочки откуда-то доставала и присылала ему небольшие суммы. А как же справятся без нее, без ее практической сметки сестры?