— Это письмо, — продолжает Алиенора, — играет роль приманки. Тон его личный, но настолько прямой, что не может вызвать у Людовика ничего, кроме недоверия. Всякая немного более изысканная женщина не раскрывалась бы таким образом. Бедный Людовик! Можете считать его боязливым человеком, но ни в коем случае не дураком. Что еще там пишет эта Констанция?

Генрих гневно читает вслух:

Эта гордая Констанция, которая никогда не желала принимать никаких поклонников (…), ныне заявляет Вам, что если для того, чтобы засвидетельствовать, что Вы хоть капельку тронуты нежностью к ней, Вы пошлете либо кольцо, либо какой другой подарок, какой Вам заблагорассудится, он станет для нее столь же дорог, как если бы Вы подарили ей весь мир!

Генрих делает знак Алиеноре, чтобы она его не перебивала:

Если есть в этой стране что-нибудь, что могло бы Вам доставить удовольствие: охотничьи птицы, собаки или лошади, или что-либо другое, я Вас прошу, сообщите мне об этом через подателя сего письма!

— Это послание открывает то, чего мы еще не знаем, Генрих: Констанция Кастильская, вторая супруга Людовика, без сомнения, только что родила девочку. У Людовика никого, кроме девочек, не может получиться. Вот что толкнуло Констанцию Бретонскую на подобные заявления.

— Вы правы, — сказал Генрих. — Гнев помутил мне разум… Я все узнаю последним, в то время как это событие весьма важное.

— Мы вскоре получим подтверждение тому, что у Констанции Кастильской и Людовика только что родилась дочь, это их первый ребенок, дадим ему время сделать других. Людовик не Барбаросса. Он не разводится из-за каприза. Он бы не расстался со мной, даже потеряй я свое герцогство. Вы совсем не похожи друг на друга.

— Вы еще не слышали самого интересного, — продолжал Генрих:

Я Вам пошлю это с огромной радостью, с которой оказала бы Вам услугу персона, которая предпочла бы честь быть союзником последнему из Ваших подданных, если фортуна не хочет продолжать оказывать свою благосклонность, чести стать королевой Шотландии.

— Ну вот, — сказала Алиенора с торжествующим видом. — Я полагаю, эта дама не желает выходить замуж за шотландского наследника, сына вашего крестного Давида. Ему всего лишь пятнадцать лет.

Генрих, чей отец еще подростком женился на Матильде, его матери, бывшей намного старше него, молчал с упрямым видом. Алиенора, совсем не подозревая, что ее слушают по другую сторону двери, продолжила свои рассуждения, в то время как Генрих уже перестал слушать супругу со вниманием. Он знает, что будет вынужден дорого заплатить за подчинение бретонцев, Конана и его сестры. Он обещает себе отправиться в Нант, чтобы окончательно обсудить с этой семьей будущее Бретани.

— Вместо того чтобы запереть Констанцию в монастыре или в тюрьме, лучше подумайте, как ее быстренько выдать замуж, например за какого-нибудь Роана, который уже не лежит в колыбели.

Генрих, для которого любые переговоры о свадьбе его вассала — случай пополнить свою казну, смягчил тон.

— Первая хорошая мысль. Я должен ехать в Нормандию и оттуда в Англию, но я сделаю крюк, отправлю посыльного с моими приказами Конану и его сестре и появлюсь как гром среди ясного неба.

Он вышел из комнаты и позвал своего придворного.

— Я уезжаю завтра на заре. Предупредите о моем приезде коннетабля Нормандии, Ричарда дю Омме, скажите, что я не смогу с ним встретиться, как было предусмотрено, то же самое скажите Томасу Беккету. Пусть они выедут мне навстречу.

При упоминании имени канцлера Алиенору охватило сильное чувство тревоги, но она не показала вида. Генрих собирается уходить. Алиенора подходит к мужу. Он смотрит на нее, потом быстро целует. Нежность, которую он проявлял в эти последние дни, быть может, это просто обман? Он снова такой, какой был, когда они приехали в Англию: расчетливый и холодный. Снова Томас обретет над ним власть, думает Алиенора. Она же снова будет отправлена в комнаты дам в ожидании стать украшением какого-нибудь роскошного королевского приема или совета в узком кругу, на котором будет только присутствовать. Королева размышляет о своем положении с горечью, но и с надеждой дать отпор. Она отточит свое женское оружие. Наконец Генрих слегка улыбается, но улыбка тут же исчезает, и лицо снова принимает озабоченное выражение. Алиенора прикидывает, какую цену придется заплатить, чтобы поддерживать амбиции мужа. Как только Генрих уходит, Эрменгарда покидает кормилицу и детей и видит, что Алиенора поразительно спокойна, но печальна.

— Алиенора, Алиенора, — говорит виконтесса. — На Рождество надо быть веселой. Брось, оставь все свои дела, и пойдем праздновать. Наши трубадуры полны нетерпения. Брось эту Констанцию Бретонскую, этого Томаса Беккета, пошли на бал, и будем веселиться, как молоденькие девушки. Я была у Нанн и детей, в соседней комнате, и слышала вопли Генриха.

— Ты знаешь, Плантагенета надо судить не по вспышкам гнева, а по его делам. Когда прибыл этот проклятый посыльный, Генрих говорил мне о своей страсти к исследованию. Но что мне особенно понравилось в нем при первой встрече — это не воинственный характер, а его склонность к литературе, искусству и науке.

«Как все-таки любовь преображает людей, — сказала себе Эрменгарда. — Если ей надо убедить, она и себя почувствует хрупкой».

— Ты читала «Трактат об астролябии» Аделарда из Бата[62]? — спросила Алиенора.

— Ты же знаешь: все, что касается моря, нас — нарбоннцев — не может оставить равнодушными. Я слышала об этом трактате. Аделард — старый ученый, который ввел в систему исчисления нуль[63].

— Он также знаменитый сокольничий, это как раз и вдохновило Генриха. Его знания глубоки. Он много путешествовал, учился сначала в Туре, потом в Лаоне, а затем на Сицилии и даже в Сирии.

— Все это исключительно захватывающе, я согласна, — говорит Эрменгарда. — Вот и попросим наших милых трубадуров спеть нам о звездах и любви и о чудесах природы. Словом, о том, что дает возможность забыть о наших унижениях в жизни, бедствиях, обрушивающихся на несчастных бедняков. Оставим все, что не выходит за пределы твоей комнаты. Но прежде чем бросать вызов всем заботам, я хочу задать тебе последний вопрос. Ведь не потому же, что Генрих стал герцогом Аквитанским, ты должна уступить ему все доходы твоего герцогства! Я надеюсь, ты не сделала этой глупости?

— Доходы моего герцогства попадают в его мошну, а в обмен я получаю от Казначейства[64]Англии личный доход, «королевское золото»[65]. Мне отчисляется процент с каждого платежа, произведенного Генриху. Не беспокойся за мое герцогство, Генрих его защитит. Ты увидишь его в бою, когда вы будете сражаться с Тулузой, когда он встанет лицом к лицу с Туаром. Ты увидишь, что такое Плантагенет; когда он отправится на войну, я буду следить за выполнением его приказов, конечно вместе с канцлером и судьей, и увольнять шерифов, если они того заслужат.