Еще одной причиной, объясняющей успех российских информационных интервенций в избирательный процесс в США, является то, что избиратели Трампа более активно читают и «поглощают» фейковые новости, чем демократические. Их еще обозначают как «мусорные», давая им следующее определение: «Мусорные новостные источники определяются как такие, которые сознательно публикуют вводящую в заблуждение, обманную или неправильную информацию, подаваемую как реальные новости о политике, экономике и культуре. Этот тип контента может включать разные формы экстремистского, сенсационного и конспирологического материала, как и замаскированные комментарии и фейки»[161].

Лиза-Мария Нейдерт, работающая в проекте по компьютерной пропаганде в Оксфордском институте Интернета, говорит следующее: «Хотя американские выборы остались далеко позади, через год после занятия офиса Дональдом Трампом пользователи социальных медиа в Твиттере и Фейсбуке все еще распространяют большой объем мусорных новостей»[162].

Еще одним фактором, которым можно объяснить успешность работы именно российских троллей, является предварительная обкатка подобных методов воздействия внутри страны. Исходя из мнения Г. Павловского, что Россия как структура сформирована в результате откатанных политтехнологий президентских выборов, можно считать, что такой опыт можно переносить с внутреннего использования на международный. Прошло семь президентских кампаний в России, сформировавших инструментарий, в котором несущественной стала, например, достоверность информации. Павловский пишет: «Исчезло само понятие морально неприемлемого факта, притом, что симуляции моральных возмущений поставлены на поток. Создание проектных коллективов, затрудненное в бизнесе, а тем более в гражданской активности, стало безудержным в предпринимательстве оказания неконвенциональных услуг властям. Управление такими группами потеряно. Они ведут бои то в Подмосковье за полигоны для девелопмента, то в Сирии за чужие нефтепереработки. Они вторгаются в американские сети и могут по усмотрению карать „предателей“»[163].

И войн такого рода достаточно много. К примеру, Украина во взаимоотношениях с Россией прошла через войны газовые, торговые, экономические, финансовые и даже культурные, не говоря уже об информационных. В этот список добавляются даже такие экзотические войны, как исторические и археологические, о которых мы упоминали выше. И задолго до военного конфликта российские фантасты активно стали описывать войну России с Украиной[164][165]. И, вероятно, они не столько накликали беду, сколько, как люди творческие, отразили царящую в своем обществе атмосферу.

Есть также и то, что мы хотели бы обозначить термином демографические войны, которые особенно ярко проявляются между странами-соседями. В этой сфере есть даже понятие демографической угрозы или бомбы, которая возникает, когда малая этническая группа воспринимается как способная изменить идентичность населения[166]. В качестве примера анализируется Эстония советского времени, когда приход чужих этнических групп в рамках индустриального развития менял этнические пропорции. Канада 19 века резко усилила франкоговорящее католическое население. Соотношение католиков и протестантов в Северной Ирландии изменилось из-за разного уровня рождаемости.

Отдельная проблема — демография и война[167]. Здесь важным и изучаемым моментом являются имеющиеся в стране соотношения по возрасту и полу. В исследованиях возраста пытаются выяснить, имеет ли связь большой объем молодежи с вероятностью революций и войны. А дисбаланс в сторону мужчин также может увеличивать вероятность нестабильности и войны. Демографические факторы сыграли не последнюю роль в арабской весне.

В принципе, есть реакции не только на революцию или на войну. Еще можно менять страну или эмигрировать за рубеж. В. Кожинов связал «оттепель» с большим количеством молодежи в этот период: «Необходимо обратить внимание на очень существенную демографическую особенность хрущевского периода, о коей, кажется, не сказано до сих пор ни слова. В результате тяжелейших потерь во время войны молодых людей от 15 до 29 лет в 1953 году имелось на 40 % (!) больше, чем зрелых людей в расцвете сил — в возрасте от 30 до 44 лет (первых — 55,7 млн. человек, вторых — всего 35,6 млн); что же касается молодых мужчин, их было почти в два раза больше (!), чем зрелых (то есть тех, кому от 30 до 44-х) — 26,5 млн. против всего лишь 13,9 млн. человек, — не говоря уже о том, что немалая часть людей зрелого возраста принадлежала к инвалидам войны. И это огромное преобладание молодых людей не могло не сказаться самым весомым образом на характере времени, на самом ходе истории во второй половине 1950 — первой половине 1960-х годов. Закономерно, например, что в литературе и кинематографии этого периода молодежь появляется, безусловно, на первом плане»[168].

Есть интересное исследование, связывающее вместе молодежные бунты в Беркли, Париже, Праге, Пекине и СССР[169]. В нем констатируется, что сама по себе демография не работает на социальные изменения. Во всех странах «избыток» молодежи привел к резкому росту высшего образования. В графиках, приведенных в книге, виден резкий скачок в росте числа студентов в шестидесятые в следующих странах: США, СССР, Западная Германия, Франция, Великобритания и Китай, у которого тоже произошла своя культурная революцию, правда, инспирированная сверху самим Мао Цзэдуном.

Поскольку в Советском Союзе никто за границу не уезжал, то создаваемое напряжение, отражающее то, что хоть Сталин и был низвергнут, но дело его жило, реализовывалось в молодежном давлении на власть в пользу больших свобод. Это были не политические свободы: поэты хотели читать свои стихи, художники — выставлять свои картины.