Мы оказываемся в просторном — метров двадцать в поперечнике — темном зале с высоким потолком. Пещера, скорее всего, естественного происхождения, напоминает по форме половинку яйца. Но что могло оставить такое углубление в твердом, содержащем вкрапления металла, камне? Раскаленный газ? Пар? Пол усыпан пылью, песком и мелким мусором, который нанесло ветром еще до того, как ко входу пристроили шлюз. В полумраке мы различаем девять машин, припаркованных полукругом у северной стены. Все — сильно подержанные, видавшие виды.

Тил карабкается из люка вниз, длиннорукая, длинноногая, исполненная неземной грации. Оглядывается на нас — на меня — и подает знак идти за ней. Этот жест делает ее более близкой и человечной. Более женственной, что ли.

Командование не придет в восторг, узнав, что мы якшаемся с маскианцами. Строго говоря, устав не запрещает дружить с колонистами, но лишь потому, что никому не пришло в голову внести в него такой пункт.

Зато устав подробно описывает, как мы должны относиться к сестрам по оружию. Они — наши боевые товарищи, такие же космодесантники, как мы, не больше и не меньше. Правила установлены четко, и за их соблюдение отвечают обе стороны. Тек и Казах как-то преподали жестокий урок одному подонку, нарушившему сестринский кодекс. Капрал по имени Гровер Садбери зазвал к себе в гости космодесантницу, избил и изнасиловал ее. Я собирался поучаствовать в разборках, но Тек запретил: за мной уже числилась пара нарушений, и попадись я еще раз, меня уволили бы со службы с лишением всех прав и привилегий. Тек и Казах отделали ублюдка от всей души. Помню, как он ползал по полу, весь окровавленный, и скулил. Напоследок они с размаху вышвырнули его из комнаты — но по рассеянности забыли открыть дверь.

После этого капрал Садбери был не в состоянии держаться на ногах, не то что нести службу. Через месяц его погнали из космодесанта поганой метлой.

А потом капрал как сквозь землю провалился: никто не видел его с тех пор. Запомните хорошенько это имя: Гровер Садбери. В последние годы таких подонков развелось пруд пруди, но больше среди гражданских, чем среди военных.

Как большинство космодесантников, я люблю помечтать о сексе, но знаю, когда сказать себе «стоп». Сейчас мой контроль ослаб — я устал, мы скорее всего обречены на смерть, а песчаная вдова так экзотична — не похожа ни на одну из сестер по оружию, да и вообще ни на кого на свете. Почему бы не полюбоваться на нее?

Мы выносим генерала из автобуса на носилках. Он в сознании, но бредит и ежеминутно порывается поднять экран шлема. Ви-Деф приглядывает за ним. Я гляжу на свои запястья — материя на перчатках первой реагирует на появление воздуха. Пока давление в пещере не выше, чем на поверхности Марса.

Мишлен подходит к фермерской женушке.

— И все-таки, где мы? — он обводит рукой темные стены.

— Г’ворила же: штольня, — неохотно отвечает Тил.

Может, она жалеет, что привела нас сюда?

— В’сточная штольня.

— Понятно, но что это такое? — Мишлен окидывает нас взглядом в поисках поддержки.

— Если на той ст’роне воздух имеется, здесь тоже б’дет. Вы т’гда раз’ваетесь и г’лышом х’дите. Все кроме г’нерала. Обтряхнитесь. Мне внутри п’ска войны не н’до.

Какой еще «песок войны»? Кассеты из-под отработанной материи? Что маскианцы вообще про них знают?

Тил замолкает и открывает еще один люк, меньше, чем предыдущий, но очень толстый. Такая дверь должна охранять вход в святилище, не иначе.

За всю дорогу Бойцовый Петух не проронил ни слова, но сейчас они с Теком оживленно совещаются о чем-то, соприкасаясь шлемами. Надеюсь, Руст не собирается реквизировать всю технику, какая попадется на глаза, и раздавать приказы?

Мы пролезаем через люк и сбиваемся в кучу вокруг носилок. Меня охватывает благоговение, почти священный трепет. Такого я на Марсе еще не видел. Стены и потолок сделаны из темного камня, чертовски твердого на вид, а через каждые несколько метров в них поблескивают большие металлические кристаллы шириной с мою руку. Никель, скорее всего. Тут и там в камне видны борозды, выемки и другие оставленные людьми следы. Рудокоп, долбивший этот камень, наверное, проклял все на свете. Если пещеру вырыли колонисты, значит, на КЛУ серьезно недооценивают маскианцев.

Ви-Деф подходит ко мне, давясь от смеха. Видно, придумал очередную остроту. Касается моего шлема:

— Стой, фремены, стой!

Я морщусь и отстраняюсь, и тогда он орет:

— Дункан Айдахо, ты что, не помнишь?

Ними и Мишлен не обращают на Ви-Дефа никакого внимания. Сомневаюсь, чтобы он читал «Дюну», наверное, цитирует одну из многочисленных экранизаций. На Марсе не бывает дождя. Снег иногда случается. Но дождь — никогда.

Материя вокруг запястий наконец-то идет рябью — давление повышается. Через миг у нас закладывает уши. Тил открывает люк на противоположной стене. Где-то вдали вспыхивает крошечный тусклый огонек.

— В’дать, батареи как надо р’ботают. Если не п’теряю с’нание, п’вторяйте за мной, — говорит Тил и откидывает экран шлема.

Она не теряет сознания.

Рябь на запястьях усиливается. Давление поднимается до двух третей бар.

Тил распахивает люк, через который мы пришли, и в гараж врывается поток воздуха.

— Чего ждете?

Едва ветер стихает, Тил скидывает гермоскаф. Мы следуем ее примеру. Не проходит минуты, как мы уже раздеты. Непередаваемое облегчение! Никогда в жизни не полезу больше в этот чертов костюм. Термоскафы валяются на полу бесформенной кучей. От них воняет, но в остальном воздух чистый, даже свежий. Ни следа затхлости.

Впрочем, воздух заботит меня сейчас меньше всего. Фермерская женушка дефилирует перед нами в одних трусиках, и я не могу оторвать от нее глаз. Она невероятна. Умопомрачительна. Скажи мне кто-нибудь раньше, что женщина может быть такой долговязой, худощавой, с длинными паучьими руками и ногами, и при этом такой ослепительно красивой, я бы не поверил. Даже генерал пялится на Тил с перекошенной от боли ухмылкой и требует, чтобы мы сняли с него шлем.

Девушка, кажется, не замечает наших жадных взглядов, а может, не придает им значения.

Мы не ее клан. Не маскианцы.

Зачем мы здесь? Что ей от нас нужно?

И что, черт возьми, это за место?

Теперь, когда в гараже есть воздух, можно спокойно пересчитать оставшиеся припасы. В свете крошечного фонарика, висящего под потолком как одинокая звезда, мы обыскиваем автобус — Тил называет его багги — и остальные машины. Поживиться нечем — их уже обчистили до нас.

Тил куда-то уходит и возвращается в поношенном темно-зеленом комбинезоне, вытертом на коленях и локтях. Одежа слишком коротка для маскианки и смотрится на ней довольно нелепо, но прикрыть наготу сойдет. Через руку девушки переброшена груда тряпья такого же цвета. Тил кидает его на пол. Я выбираю себе из кучи комбинезон и встряхиваю его. На пальцах остается зеленый след. Провожу рукой по полу — к ладони прилипли несколько песчинок и все та же зеленая пыль.