густой, почти осязаемой тени исполинских вязов, о том, как бормотали радиоприёмники на подоконниках да как щебетали красноплечие желтушники, о печали взрослых из-за каких-то их непостижимых хлопот, о голосах, что разносились над дворами в опускающихся сумерках, о поездах, что катились через городок прямо в небо. Его любовь к своей стране, к своей родине сливалась с любовью к лету.

Флаг трепетал в волнах солёного бриза, а солнце скоро ушло под воду где-то вдалеке. Никогда в природе он ещё не видел ничего столь взрывоопасно-малинового, как эти закаты над Манильской бухтой. Гаснущий свет заряжал воду и низкие облака ужасающей жизненной энергией. Вот перед Шкипом остановилось обшарпанное такси, с заднего сиденья поднялись два осмотрительно-невзрачных молодых человека из дипломатической службы, и безликий молодой человек из Разведывательного управления занял их место.

* * *

Кариньян очнулся от тяжёлого сна, а по ощущениям – скорее кошмара; он весь дрожал, но что же такого пугающего было в этом сне? Да и сон ли это был – или скорее явление: некая фигура, монах с бледным пятном на месте лица, который твердил: «Твоё тело есть лучина, что возжигает страсть меж твоей любовью к Христу и милостью Божией». Кариньян уже так давно не соприкасался с английским, что смысл некоторых из этих фраз от него ускользал, как он ни прокручивал их в уме, как ни бормотал их губами – «страсть», «возжигает»? Вот уже многие годы, как ему случалось произносить подобные слова разве что шёпотом. А ещё удивительно было, с чего бы ему вдруг видеть сны о милости или об Иисусе Христе, потому что с тех пор, когда он ещё позволял мыслям обо всех этих материях себя беспокоить, тоже прошло очень много лет.

Одиночество моей собственной жизни – сиротливое возвращение Иуды домой.

Он встал с кровати в углу заплесневелой церквушки, спустился к бледно-коричневой реке с куском бледно-коричневого мыла. На него глазели двое ребятишек – они рыбачили на леску без удилища, сидя на широкой спине карабао, местной одомашненной разновидности водяного буйвола. Поблизости нежился в прибрежном иле другой такой же зверь – на поверхности виднелись только ноздри и частично рога. Не снимая дзори[21] и нижнего белья, а мыло сунув под одежду, Кариньян окунулся в воду и поспешно вылез, пока не присосались пиявки.

К тому времени, как он вернулся, переоделся в чистые трусы, надел брюки цвета хаки, футболку и пристегнул воротничок, Пилар уже заварила чай.

Священник сел на пень у шаткого столика под пальмой, закурил первую за день сигарету и отхлебнул из фарфоровой чашки. Пилар он сказал:

– Сегодня иду на встречу с мэром Дамулога. С мэром Луисом.

– Так и пойдёте до самого Дамулога?

– Нет. Оба отправимся в Басиг, там и встретимся.

– Сегодня?

– Он говорит, сегодня.

– А кто вам сказал?

– Дату[22] Басига.

– Хорошо. Я тогда заберу всё к сестре, там и постираю.

– До воскресного утра службы не будет.

Нужно было только сообщить Пилар, и об этом будет знать каждый.

– Хорошо.

– Мы встретимся с тремя другими дату. Это всё из-за миссионера – помнишь, того, который пропал?

– Да, миссионер из Дамулога.

– Они считают, что его нашли.

– Раненым?

– Мёртвым. Если только это тот самый.

Пилар перекрестилась. Она была вдовой средних лет с многочисленной роднёй, как мусульманами, так и католиками, и исправно о нём заботилась.

Кариньян попросил:

– Принеси, будь любезна, мои кроссовки.

День был серый, но пока священник шагал все десять километров по красной грунтовой дороге до Басига, он не снимал своей соломенной шляпы. Поднялся ветер, затряслись и задрожали стволы деревьев, пальмы, дома. Порывом вихря пронесло рой крохотных чёрных жучков, бесчисленных, как капли дождя. Играющие на тропинках дети при виде его с визгом бросались врассыпную. В Басиге он направился к рыночной площади, как всегда, размышляя о том, что было бы куда лучше, живи он здесь, в городе. Но город был мусульманским, и там не пожелали бы иметь церковь.

Ещё до того, как Кариньян дошёл до рынка, к нему с обеих сторон присоединились дату Басига и два других дату из Тандая, деревушки на холмах: все трое – мужчины под шестьдесят, в рваных джинсах или защитных брюках, в конических шляпах, похожих на его собственную, к тому же один из дату нёс в руке копьё, и теперь, в городе, где их никто не тронет, ребятишки тихонько попискивали из-под тростниковых навесов: «А-тес, а-тес!» – отец, отец… Все вчетвером прошествовали в кафе – убить время до прибытия мэра Луиса. Кариньян заказал рис с тарелкой козлятины и растворимый кофе. Остальные – рис и кальмаров.

Священник купил пачку сигарет «Юнион» и вынул одну: если эти мусульмане будут иметь что-то против, что ж, увы им. Однако они попросили его поделиться, и вот уже за столом курили все четверо.

Мэр Луис известил на прошлой неделе, что людям, нашедшим труп и личные вещи покойного, уже сообщили, какие у пропавшего были отличительные признаки. Дату пообещали, что вернутся в Басиг с вынесенным заключением – действительно ли это пропавший американский миссионер? – не позже вторника. Кариньян был уверен, что сегодня уже четверг. Впрочем, это казалось неважным.

Подъехало джипни[23] из Кармена, облепленное пассажирами, и сбросило их, как гигантскую шкуру. На нём, вероятно, и прибыл из Дамулога мэр.

Люди проходили мимо дверей кафе, заглядывали в окна, но внутрь не вошёл никто. За другой столик уселся в одиночестве беззубый пьяный старик и замурлыкал себе под нос какую-то песенку. Несколько другая музыка исходила с заднего двора, где стайка детворы на корточках кучковалась вокруг безбатарейного радиоприёмника, какие были в ходу в армии США. Лучше всего ловилась станция из Котабато. Передавались американские попсовые мелодии месячной давности. Маленьким слушателям заходили на ура что горячие эстрадные ритмы, что слезливые баллады.

В кафе вошёл низенький и пузатый мэр Дамулога Луис – улыбаясь, прихлопывая и играя свою собственную свиту. Он подсел к ним и оценил обстановку.

– Вы их расспросили? – сказал он по-английски.

– Нет.

Перейдя на себуанский, Луис обратился к Салилингу – самому старшему, человеку с копьём:

– Вот эти люди, которые нашли мертвеца у реки Пуланги…

– Да.

– Мы велели им поискать обувь. Прислали рисунок. И этикетку от рубашки. Прислали рисунок.

Салилинг сказал:

– У них только кости. И кольцо с пальца.

– На левой руке? Золотое?

– Они не говорили.

– Вот на этой. На левой.

– Ну а зубы они смотрели? У него в зубах были металлические коронки. Вы им сказали? – Он ткнул пальцем себе