Таким образом, подчеркнул старик, искусство предсказателя в своей основе состоит в том, чтобы завоевать сердце клиента.

— Вы ведь тоже, когда были молоды... нет, извините, вы еще молоды... словами завоевывали сердца девушек. Чтение ладони в основном — такое же искусство.

Гастон заморгал. Хоть он сейчас и понял, что сказал на своем необычном японском старик, однако до сих пор из-за его лошадиного лица девушки его по большей части презирали. И его никто никогда не любил. Более того — от слабости характера ему и в голову не приходило завоевать любовь девушки.

Но больше его беспокоило, как отказаться от предложения старика, сделанного исключительно из добрых побуждений. Во-первых, Гастон совершенно не владел искусством обращения с картами, но даже если б и обучился ему, как он смог бы достичь необходимого красноречия? Ведь японский он знал плохо.

* * *

Уже темнело, и вечерние сумерки постепенно вползали в их комнату.

— Ну что, пошли. Прежде всего сегодня я покажу вам настоящую Японию, как она есть.

Старик снял свой старый красный свитер и брюки и оделся в хакама и хаори, в которых занимался своим ремеслом. Когда они вышли на улицу, бары вдоль нее уже зажглись огнями и стоящие у дверей официантки здоровались со стариком, а увидев Гастона, изумлялись — каждая по-своему. Неизвестно откуда возник Наполеон и поплелся за ними своей обычной шаткой перевальцей.

— Он живет у меня... Не будьте дурами. Он не американец, а француз, — с гордостью объяснял официанткам старик.

Но когда они вышли на главную улицу, старик как-то грустно посмотрел на Гастона и растолковал не очень приятную сторону своего занятия.

— Токио разделен на зоны, как и вся Япония, и каждая зона принадлежит определенному рэкетиру, который продает нам свою защиту. Вы иностранец, но если собираетесь помогать мне в работе, я должен буду представить вас ему.

Гастон с трудом понимал, о чем говорил старик. Японский язык сам по себе — достаточно трудный, а Тетэй при этом употреблял много слов, которых Гастон никогда раньше не слышал. В начале, не желая обидеть старика, он по доброте душевной кивал, как будто все понимал, но в конце концов перестал это делать. Старик не замечал непонимания на лице Гастона и продолжал говорить.

— И над маленькими рэкетирами стоят крупные акулы. Год тому назад банда Хосино держала все под своим контролем. Но в прошлом году произошел крупный инцидент, после которого они были вынуждены залечь. Но во времена их господства всегда что-нибудь случалось. Они не останавливались даже перед убийством...

— Убийство? — Гастон ухватился за слово, которое понял, и повторил его.

— Да, убийство. И среди них был специалист по убийствам по имени Эндо. Я его знаю, потому что был его учителем в школе.

Предсказатель, который когда-то был директором школы, остановился и с грустью посмотрел на Гастона. Однако разволновавшись из-за воспоминаний, он стал говорить еще быстрее:

— Много лет назад, когда я преподавал в начальной школе в префектуре Тиба, к нам из Токио перевели одного мальчика. Все наши ученики были пострижены наголо, что было в то время обычным для начальной школы. А этот мальчик носил длинные волосы. Характер у него был неплохой, и он хорошо учился. Даже потом сумел поступить в университет. Двадцать лет я ничего о нем не слышал, а затем совершенно случайно с ним столкнулся. Я стал предсказателем, а он... он стал гангстером. В этом была виновата война, он полностью потерял веру в людей, в мир и стал полным нигилистом. Поскольку он учился в колледже, а в армии прославился как отличный снайпер, он быстро выдвинулся в руководство банды Хосино.

Старик продолжал тихо рассказывать, но Гастон больше не слушал его. Его совершенно увлекло то, что он видел вокруг: красиво освещенные магазины по обе стороны улицы, яркие неоновые рекламы кинотеатров, красивые товары в витринах и толпы людей, снующих вокруг. Многочисленные выходы из станции Сибуя извергали огромные массы горожан, возвращавшихся домой после работы, — они сливались с потоками, уже двигавшимися по улице, и дополнялись новыми волнами прибывающих. В Париже, Сингапуре, Гонконге — так как и здесь, в Токио — жило несметное количество людей, и единственной их целью было цепляться за эту жизнь как можно дольше.

Около станции другие предсказатели, молодые и старые, одетые так же, как Тетэй, терпеливо ждали своих клиентов. Их освещали свечи, стоявшие на маленьких столиках.

* * *

Если бы Гастон подошел к станции минут на десять раньше, в толпе людей он, возможно, увидел бы Такамори. Но болтовня Тетэя помешала воссоединению друзей. По пути домой из банка Такамори со своим другом Иидзима зашли в маленький ресторанчик Отафуку, где в тот момент пили пиво и набивали рот орешками.

— Такамори-сан, у вас уже накопилось много неоплаченных счетов. Я бы хотела, чтобы вы их сегодня оплатили.

Однако настойчивые слова официантки не произвели на него большого впечатления: он достаточно привык к упрекам сестры.

* * *

Поезда с громким лязгом проносились над головой Гастона, и после каждого на тротуар падали несколько капель какой-то черной жидкости. Наполеон чуть поодаль рылся в мусорном контейнере.

Под мостом при слабом свете единственной свечи старик наклонился поближе к очень бедно одетой женщине средних лет с горбом на спине и что-то шептал ей тихим голосом. Женщина время от времени посматривала на свои ладони и кивала в знак согласия головой. Несомненно, старик осуществлял на практике данный Гастону совет — завоевывал доверие клиента.

— Вы прожили нелегкую жизнь, потому что были готовы посвятить ее другим, и ваше доброе сердце страдает от этого.

За два часа у них побывало лишь два клиента. Первыми пришла пара — они, похоже, собирались жениться, — и вот теперь эта женщина. После их ухода Тетэй бросал в большой кошелек из крокодиловой кожи монету в сто иен — плату за сеанс.

— Господин Гас, вы едите китайскую собу?

— Китайская соба?

— Да, это лапша, приготовленная по-китайски. Очень вкусно, поверьте мне.

Около половины десятого старик остановил проезжавшую мимо тележку, с которой продавали собу, и угостил Гастона. Сегодняшняя китайская соба, как и вчерашний о-дэн, показалась Гастону весьма экзотической восточной едой, и при его ненасытном аппетите она просто не могла не быть вкусной. Он съел половину порции и не без сожаления отдал вторую Наполеону.

Между половиной десятого и половиной одиннадцатого не было ни одного клиента. Гастон сидел в десяти метрах от старика, в тени железнодорожного моста. Иногда Тетэй обращался к нему:

— Это, конечно, удобно — сидеть там и ждать, но не хотели бы вы попробовать и предсказывать судьбу на картах?

А у Гастона разрывалось сердце, так глубоко сочувствовал он и Тетэю, и горбатой женщине, которая держала перед стариком свою ладонь, чтобы тот мог прочесть по ней ее судьбу. У нее было очень грустное лицо — похоже, она зашла в своей жизни в тупик и не знала, к кому обратиться. За мостом Гастон видел миллионы звезд: как и в прошлую ночь, они мерцали.