И вот после всех сих излишеств наконец просторная комната с тремя ваннами, где над вяло покачивающейся водой поднимался пар. Здесь было жарко, душно, шумно, весело перекрикивались мойщики, гремели лохани, наполненные кипятком, кто-то напевал звучным, хорошо поставленным голосом, видимо наслаждаясь процессом мытья что-то плескало, лилось и шипело на раскаленных камнях Самые разные, высокие, короткие, широкие, отмытые до блеска человеческие тела перемещались в горячем тумане. Я мгновенно покрылся потом с головы до пят, простыня прилипла к взмокшей спине.

Смыться из этой парилки мы не успели. Два мойщика скучающих без дела, заметили нас. К Атэру подлетел крепкий коротышка в белом коротком переднике и с потной лысиной:

— Попрошу сюда! Располагайтесь! Специально для вас, местечко отличное, поближе к топочке! Жаром так и пышет. Вы, молодой человек, сюда, пожалуйста! Мойщики у нас самые лучшие. По косточкам разберут, обратно соберут — будете как новенькие.

Ясное дело, последнее обещание было произнесено от избытка профессиональных чувств, но мне стало немного не по себе, когда я увидел здоровенного мойщика с застенчивой улыбкой на звероподобном лице. Он протопал к скамье и первым делом опрокинул на меня ведро кипятка. Пока я, выпучив глаза, ловил ртом воздух, меня с ног до головы намазали какой-то вонючей жидкостью и принялись разбирать на кости в прямом и переносном смысле. Где-то рядом повизгивал Атэр, над которым, видно, издевались не менее изощренно. Еще одно ведро горячей воды, от чего кожу защипало, волосы на спине и на голове поднялись дыбом. Потом меня опять терли, мазали и снова терли, перекатывали с боку на бок и окачивали водой… Ничего, поживешь среди людей — привыкнешь даже к этому.

— Не желаете спину облагородить? — прозвучал над ухом вкрадчивый голос — Имеется отличное средство стоимостью всего один дупондий.

— Что облагородить?!

Атэр, слышавший этот разговор, фыркнул насмешливо и сообщил мне доверительно:

— Тебе предлагают волосы со спины убрать! Ну сбрить, или намажут какой-нибудь гадостью, и они сами вылезут — I

— Чего?! — Я едва не задохнулся от возмущения, и продавец отличных средств испарился, едва только увидев мою разъяренную физиономию. — Да я его самого сейчас как облагорожу!

Мальчишка захохотал так, что едва не свалился со своей скамьи. Но мне лично было не до веселья. Эдакое хамство! Соваться к демону с предложением лишить его благородной растительности! Голову открутить за подобное нахальство!

— А ну вставай, хватит валяться! — Я швырнул все еще посмеивающемуся Атэру чистую простыню, вытряхнул из рожка, в котором лежали игральные кости, залившуюся туда воду, отпихнул мойщика и пошел в следующий зал.

Пока нас истязали, народу в термах прибавилось. Вокруг расхаживали личности разной степени раздетости, сновали торговцы напитками, булочками и сосисками. Все они вопили, расхваливая свой товар, и путались под ногами. В каком-то углу тонким фальцетом надрывался парикмахер, предлагая всем желающим воспользоваться его услугами. Невесть откуда вынырнул продавец одеял из мохнатой материи и привязался ко мне, требуя купить столу[17]для «стройного мальчика», то есть Атэра.

Отделаться от него удалось с трудом. Мой воспитанник слегка надулся из-за того, что ему не приобрели теплую накидку, но, увидев следующее помещение, снова развеселился. Здесь было то, ради чего, собственно, мы и пришли.

Вымытые, подстриженные, ублаженные массажем рэймляне неторопливо прохаживались парами и в одиночестве по великолепной длинной зале. Арками и колоннами ее разделили на небольшие уютные уголки, где стояли столы с резными ножками и широкие скамьи для сидения или лежания. В центре павильона громко капали, отмеряя время, водяные часы — слегка сплющенный шар с отверстиями. Судя по нижней чаше, натекло уже часа два после полудня. Единственного измерительного прибора строителям бань казалось мало, и рядом с клепсидрой[18]они установили еще и часы солнечные. Высокий стержень торчал посреди мелкого бассейна, на внутренней стороне которого виднелись отметки. Длинная тень замерла на одной из них. Кажется, какой-то из хронометров отставал.

Атэр с любопытством глазел на все эти диковинки, периодически толкал меня в бок, привлекая внимание, и шепотом сообщал свои соображения.

— Гэл, Гэл, смотри, вон тот дядька в тоге. Это Тиберий Гратх. Народный трибун. Видишь, у него красная кайма на подоле.

Я глянул на серьезного господина с седыми, коротко стриженными волосами и угрюмой физиономией. Видимо, действительно важный деятель — его широкий лоб пересекали аж четыре глубокие морщины. Гратх солидно шествовал из одного конца зала в другой, перекинув через плечо край белоснежной тоги. Периодически он грозно сводил брови, и взгляд его становился как будто невидящим, об — ращенным внутрь себя. Потом трибун совершал величественное движение рукой, и к нему тут же подскакивал раб, до этого неслышно кравшийся следом, почтительно подсовывая своему господину бумагу, натянутую между двух дощечек. Тот брал стило, не глядя черкал что-то в документе и снова шествовал дальше. Не иначе готовил речь для выступлений в Сенате.

Атэр снова толкнул меня в бок и, когда патриций прошел мимо нас, распространяя запах дорогих благовоний, шепнул:

— На него уже два покушения было.

— И кто покушался? — спросил я заинтересованно.

— Спроси лучше за что! Он хочет… как это… А! Возродить утраченное значение должности народного трибуна — иметь право налагать вето на любое решение сенаторов. Он должен интересы народа отстаивать. А интересы — чтобы цены на хлеб не поднимали. А еще чтоб излишки земли, у императорских чиновников, которые себе захапали, безземельным отдать… Только я думаю, ничего у него не получится. Императору это не надо. Он сам от демонов зависит. Как они скажут, так и будет. Им надо налога на пятьдесят миллионов сестерциев, они их и возьмут. А остальное не волнует. Им, может, даже нравится государственных деятелей друг с другом стравливать.

Я с интересом посмотрел на Атэра, вдруг начавшего рассуждать о политике.

— Откуда ты все это знаешь?

Мальчишка дернул плечом, с которого сползла простыня, убрал со лба мокрые волосы.

— Знаю, и все. Это все знают.

— И кто же на него покушался?

— Да уж не демоны. Те прихлопнут сразу, если что не по ним… Наверное, кто-то из своих. Родственники или друзья, мало ли…

— Что же он по термам без охраны шляется?

— А он говорит, что жизнь его проходит на виду у людей и закончится, если Фортуне угодно, тоже на глазах у них. Пусть видят, говорит. Ему терять нечего. А охрана ему не нужна, он сам мечом знаешь как владеет. Он еще при императоре Севере в походе на Норбон участвовал. Тиберия выбрали трибуном уже потом.