Негр подал требуемое оружие графу и тосканцу.

Оба легионера пошли по равнине, скоро их догнал Хасси.

— Я тоже пойду с вами, — сказал он. — Ружье, никогда не дающее промаха, не лишнее.

Гроза между тем бушевала вовсю. Жгучие порывы ветра проносились по необозримой равнине, превратившейся теперь в огромное болото, окружавшее вереск и редкие пальмы, перистые верхушки которых почти касались земли.

Вода, собравшаяся во впадинах, колыхалась при ветре, ослепляя по временам трех идущих. Бывали минуты, когда она как будто превращалась в расплавленную серу или бронзу.

По временам молния вспыхивала зловещим светом, как будто над самой землей, и бороздила грязь, оставляя после себя резкий запах серы.

Каждую минуту один их этих электрических разрядов грозил смертью путникам, но они молча продолжали идти, согнувшись, чтобы легче было устоять против ветра. Единственной их мыслью в эту минуту было не допустить попадания влаги в дула своих ружей.

Они уже прошли двести или триста шагов, увязая в грязи по колени, как вдруг при вспышке молнии увидели Афзу, со всех ног бежавшую навстречу.

Мадьяр бросился к ней.

— Звезда моя! — воскликнул он. — Ты здесь?

Молодая женщина бежала с легкостью газели, между тем как со стороны бледа раздавались звуки рожков и крики.

— Что случилось в бледе?

— Я убила… вахмистра… За мной гонятся спаги.

— Ару! — крикнул Хасси.

Старый верный негр уже увидел хозяйку и спешил с махари, шедшими гуськом.

В бледе рожки трубили отчаянную тревогу.

— Ару! Ко мне! — крикнул Хасси.

— Я здесь, господин, — ответил негр, ведя переднего махари в поводу.

—Афза, — спросил сильно взволнованный граф, — кто помог тебе бежать?

— Рибо.

— Славный товарищ!

— В седло! — скомандовал Хасси аль-Биак, поспешно оглядев, хорошо ли оседланы верблюды. — Спаги близко!

Граф поднял Афзу, как ребенка, и посадил на ее любимого махари, затем все взобрались на высокие седла, даже не заставив, — чтобы не терять времени, — опуститься верблюдов на колени.

По равнине, по-прежнему освещаемой молнией, под грохотавшими раскатами грома, скакал во весь опор взвод спаги.

— Вперед! — крикнул Хасси.

Услыхав обычный свист, все семь верблюдов — в том числе два нагруженных оружием, провизией и богатствами Хасси — пустились вскачь, то поднимая, то опуская голову в такт движению ног, пожирал пространство с быстротой чистокровных арабских лошадей.

Махари — это не так называемые «корабли пустыни» — весьма полезные животные, но отчаянно медленные и упрямые до такой степени, что способны вывести из себя кого угодно, кроме араба. Двугорбый верблюд, бактриан, — это осел, или, скорее, мул пустыни; махари же — быстрый, верный скакун, чрезвычайно умный и привязанный к своему хозяину.

В Сахаре выводят великолепные породы этих быстрых бегунов, поэтому в Нижнем Алжире их держат в большом количестве, и они не уступают верблюдам туарегов — хищных, свирепых разбойников безграничных песчаных равнин.

Ноги у махари высокие и крепкие, шерсть короткая и блестящая, между тем как у обыкновенного верблюда она косматая, курчавая, кишащая паразитами; глаза махари выразительные, сложение изящное. Силы махари необычайной — никакая лошадь не в состоянии сравниться с ним.

Махари необыкновенно приспособлены к жизни в безводной пустыне и песчаных равнинах. Цвет их шерсти — желтовато-бурый или коричневый — вполне гармонирует с цветом окружающей почвы, так что издали трудно распознать махари, бегущего с вытянутой шеей и головой.

Также и умеренность махари вошла в пословицу. В случае необходимости они питаются жесткой, колючей травой, кое-где пробивающейся из песка и иногда покрытой легким налетом соли, которой пропитана вся почва пустыни.

Если они имеют возможность есть свежие растения, то прекрасно переносят жажду больше недели, и их изумительная быстрота от этого вовсе не страдает.

Подобно двугорбым верблюдам, имея возможность напиться, они запасаются водой; они пьют ее осторожно, стараясь не расплескать.

В сложном, очень развитом желудке верблюда имеется две полости, состоящие из более чем восьмисот довольно больших клеток, расположенных параллельными группами, разделенными перегородками, в которых ткань так развита, что образует настоящие сокращающиеся мускулы, имеющие способность закрывать собой отверстие клеток, более или менее наполненных водой.

Этот запас воды в желудке, возобновляемый махари, как только представится случай, дает ему возможность обходиться без питья в самых жарких пустынях.

Как мы уже упомянули, махари очень привязаны к своим хозяевам. Бактрианы же едва признают своего владельца и дьявольским образом мстят за дурное обращение, лукаво, исподтишка нанося удары копытами, и часто проявляют такое упрямство, которое в состоянии вынести только терпение восточных людей. Махари счастливы, когда могут дремать рядом с хозяином и вдыхать в себя дым, выходящий из чубука, который он курит.

Во время войны они проявляют замечательную храбрость: смело идут в атаку и охотно повинуются хозяину. Если последний падает раненый на поле битвы, махари не бежит, как то делает лошадь, но опускается на колени и остается в этом положении много часов, надеясь, что хозяин вернется к жизни и отведет его в далекий дуар, где жена тщетно ждет мужа, а дети — отца.

Как мы сказали, семь махари Хасси аль-Биака побежали со всех ног. Вытянув длинные шеи, с раздувающимися боками, они неслись, как привидения, по необозримой равнине, покрытой грязью и длинными полосами вереска, положенного бурей.

Мавр ехал во главе; за ним Афза и граф. Тосканец и Ару следовали за графом.

Хотя и не привыкшие к такой беспорядочной скачке — скачке, после которой обыкновенно начинают болеть бока у всадников, впервые едущих на странных животных, — европейцы держались бодро в седлах, надетых на высокие горбы.

Тосканец, правда, вполголоса ворчал и вздыхал, спрашивая, когда кончится эта чертовская скачка, от которой у него все внутренности переворачивались и кружилась голова.

— Будь на моем месте мой бедняга отец, я уверен, у него открылась бы морская болезнь, хотя он и был одним из самых старых морских волков Средиземного моря, — говорил он.

Скачка между тем продолжалась все быстрее при раскатах грома, вспышках молнии и под потоками воды. Богатырь-мавр, скакавший впереди, как будто смеялся над этими раскатами, грохотавшими на разные голоса.

Афза, закутанная в свой войлочный кафтан, молчала, только изредка взглядывая на магната и улыбаясь ему при вспышках молнии.

Хасси аль-Биак не улыбался и не ободрял никого; он был целиком поглощен мыслью о спасении дочери от страшной опасности, угрожавшей ей. Он часто оборачивался, бросая быстрый тревожный взгляд на равнину, превратившуюся почти в болото. Он смотрел, не видать ли спаги.