Эндрю снова попросил прощения, но старина Фоггерти не смягчился. Он ворчал до самого вечера.

Наконец наступил день, когда Эндрю пришла пора покинуть поместье и вместе со стариной Фоггерти двинуться к деревне Крессинг. Посеребренный доспех работы Хельмшмида Австрийского был так красив, что захватывало дух. Он ослепительно сиял на солнце, безупречно выкованный и искусно украшенный узорами из позолоты, сходящимися в центре. Рисунки на наплечниках походили на крылья орла, на забрале – на львиную пасть, а на нагрудной пластине красовалось изображение дракона. Каждая деталь – поножи, рукавицы, воротник, наручи, панцирь, набедренники – великолепна и совершенна. Никогда еще Эндрю не видел столь искусно выполненных лат, даже на рыцарях в Крессинге.

– Я буду похож на принца, когда въеду в них в свою деревню! – с восторгом воскликнул юноша.

– Этого в Крессинге ты носить не будешь, – твердо возразил старина Фоггерти. – Ты поедешь вот в этом, – произнес он, показывая ученику старую, изъеденную ржавчиной кольчугу, пару грязных рукавиц и покореженные наколенники и налокотники.

– Что?! – с беспокойством вскрикнул юноша. – Почему?!

– Подумай головой, мальчишка! Ты что, хочешь, чтобы тебя возненавидели сразу же, как ты покажешься в деревне? Хочешь въехать в нее в дорогих доспехах, во всем великолепии? На тебя посмотрят и скажут: «Хвастун! Слишком задирает нос!» Рыцари станут завидовать, а монахи – презирать, считая тебя тщеславным забиякой, каковым ты, в сущности, и являешься. Местные жители поперхнутся негодованием и преисполнятся обиды и отвращения. Они найдут причину сжечь тебя на костре через неделю, а потом будут кидать жребий, кому достанется доспех работы Хельмшмида. С твоей славой колдовского отродья им не нужно будет даже придумывать себе оправдание. Нет, парень, поезжай туда со смирением и достоинством, а доспехи твои я повезу в мешке. Боже всемогущий, мне достался на воспитание сущий младенец! Дай мне сил выполнить это поручение или ниспошли случай избавиться от него.

Эндрю понял мудрость предложения, но вместе с тем был разочарован и обескуражен. В своем воображении он въезжал в деревню, похожий на бога войны, горделивый, могучий, восседая на своем великолепном скакуне Чародее. Он хотел, чтобы они поперхнулись от зависти, смотрели на него и чувствовали, что мальчишка, ведьмин выкормыш, лучше их самих. Он и был лучше! Он спас жизнь дочери рыцаря и в награду за это получил возможность возвыситься, несмотря на свое низкое происхождение, и смотреть сверху вниз на невезучих крестьян. Он, Эндрю из Крессинга, был теперь одним из немногих счастливцев, получивших редкий шанс подняться над остальными.

Но при этом юноша понимал, что старина Фоггерти прав. Пруд с утками никуда не делся, готовый принять свою жертву с распростертыми объятиями. Мальчишки могут запихнуть его в подаренные сэром Робертом замечательные доспехи, бросить в воду и сказать: «Посмотрим, как он выплывет оттуда вот в этом».

– Ну хорошо. Я напялю на себя эту древнюю кольчугу. Неужели не нашлось другой, новее, и не такой ржавой?

– Мне она сгодилась в пятьдесят третьем, значит, и сыну никчемного кузнеца сойдет. Видишь вот эти погнутые звенья? Один франк попытался проткнуть меня кинжалом, но я задушил его голыми руками, прежде чем ему удалось прорвать кольчугу.

– Значит, это произошло в те дни, когда у тебя еще были целы обе руки.

Старина Фоггерти кивнул:

– Две руки и две ладони.

В юноше внезапно пробудилось любопытство.

– А как ты потерял руку?

– Попал под колесо осадной машины.

– И тебе отрубило руку?!

– Нет, один из палестинских целителей отпилил ее небольшой пилой. Сказал, что рана начнет гнить, если этого не сделать, что зеленая слизь быстро доберется с кровью до сердца, – произнес Фоггерти, ударив себя в грудь, – оно тоже сгниет, и я умру. Они куда лучше разбираются в знахарстве, арабы. Они изучали целительство куда дольше нас. И знают, о чем говорят.

– Значит, так происходит, если размозжить руку?

– Да все, что угодно. Рана чернеет, истекает зеленым и воняет хуже гнилой капусты. Яд проникает в вены, кровь портится и загнивает. А потом попадает в грудь, и твое сердце превращается в комок слизи. Жуткая смерть. Нужно как можно быстрее отрезать поврежденную конечность и запихнуть окровавленный обрубок в пламя, чтобы как следует запеклось и не было болезни. Вот это и сделал для меня арабский целитель.

– Ты его вознаградил за это, разумеется?

– Отдал ему свой лучший рог для меда. Конечно, он из него не пил ни вина, ни эля – их верование запрещает хмель. Но целитель продал его за хорошие деньги, рог ведь был неплохо украшен – золотой ободок по краю и серебряный наконечник на острие.

За время своего обучения Эндрю заметил еще одного юношу, внезапно появившегося в поместье, молодого человека, которого, похоже, очень интересовали его тренировки. Незнакомец – худощавый, гибкий парень – был хорошо одет, значит, никак не мог оказаться простым конюхом или сыном садовника. И еще Эндрю отметил, что юнец держится так, чтобы старина Фоггерти его не видел. Возможно, он приходил из соседнего поместья, чтобы взглянуть на Анжелику. При одной мысли об этом Эндрю ощутил вспышку огненной ревности, которая удивила его самого. Какое ему дело до того, что другой юноша увлекся Анжеликой?

Но ему это все равно не нравилось.

Незваный гость, как заметил Эндрю, всегда приходил с собакой. Но не с сильным, могучим зверем, которым гордился бы любой достойный мужчина. Это была не гончая, не ирландский волкодав, не английская борзая. За ним следовала одна из нелепых комнатных собачек, которых, скорее всего, дарили французским принцам на праздники. Тут Эндрю поразила ужасная мысль: а что, если этот тип и есть принц? Иностранец, приехавший в Англию? Кожа незнакомца достаточно бледна, губы пухлые и алые, вполне сойдет за слюнявого французского принца. Как может он, Эндрю, соперничать с особой королевской крови? У него нет ни единого шанса.

«Да и какая разница? – сердито лгал он сам себе. – Она в любом случае меня не интересует. Я ведь будущий тамплиер».

В следующий раз, увидев незнакомца, сидящего на толстом суку яблони, на которой к зиме не осталось ни единого листа, Эндрю хмуро погрозил ему кулаком.

Неизвестный принц ответил ему тем же и расхохотался.

Эндрю пришел в ярость, он за два фартинга стащил бы юнца с дерева и колотил до тех пор, пока тот не расплакался.

Наконец наступил день, когда Эндрю и старина Фоггерти должны были отправиться в Эссекс, в деревню Крессинг. Эндрю, опустившись на одно колено, почтительно попрощался с сэром Робертом и горячо поблагодарил его за многочисленные милости. Рыцарь, в свою очередь, в сотый раз выразил признательность за спасение жизни своей дочери, а затем дал юноше несколько мудрых советов:

– Не допускай того, чтобы высокомерие захватило твою душу, Эндрю. Всегда помни, кто ты и откуда родом. Не забывай своих родителей и оставайся смиренным и скромным в глазах людей и Бога. Только дурак позволяет себе поверить, будто он особенный и имеет право смотреть свысока на своих ближних. Высокомерие – проклятье рыцаря. Некоторые предпочитают называть его гордостью – гордостью за свою страну, народ, честь. Но не позволяй одурачить себя. Как его ни назови, высокомерие останется высокомерием.