— Дуня, — сказал он, когда раздражение дошло до краев и стало проситься наружу, — надеюсь, ты не думаешь, что я действительно буду искать тебе жениха?

— Думаю. Ты обещал.

«А сейчас, коллеги, мы наблюдаем зарождение внутреннего протеста самца против потери подсознательно уже присвоенной самки», — доложила Дуня воображаемому ученому совету.

— Прекрасно! А как ты себе это представляешь? Как в сказке? За первого встречного? Или мы пойдем в брачное агентство? Или я должен водить тебя по гостям, по дискотекам, пока ты не встретишь?..

Дуня промолчала.

— Или мы вначале с прялкой разберемся? Тоже задачка на сообразительность. Как ты себе это представляешь, я приеду в Останкино, скажу: «Где здесь Якубович? Мне ему прялку подарить надо!» Так, что ли?

— Да что ты все — «как ты думаешь, как ты представляешь?» — перевела Дуня коммуникацию в русло нисходящей любви. — Это твое дело думать и представлять. Ты вон какой умный и добрый, уж как‑нибудь найдешь способ. Я только знаю, что жизнь дедушки только тогда обретет смысл, когда…

— Знаю, — перебил Антон, — когда мы доставим чертову прялку Якубовичу. Спасибо еще, что не на могилу Кастанеды!

— Кого?

— Да так… Он не мог ее из пенопласта сделать? В ней весу килограмм пятнадцать!

— Ну ты ведь не бросишь ее? — изобразила Дуня волнение. — Это очень важно. Лучше меня брось!

— Какая ты смелая стала — брось. Только что собиралась пропасть одна, а теперь прялка важнее.

— Антон, — сказала Дуня, помолчав.

— Что?

— Раз уж решил быть добрым, так не ругайся.

— Решил, решил, ладно.

«Что за манера у этой семейки — ловить меня на слове? — думал Антон. — Вдруг решили, что я добрый, меня в этом убедили, а теперь сели на шею. Добрый — не добрый… Что дальше? Под девизом „Антон добрый“ можно попросить у него квартиру? Внутренние органы? Он же добрый…»

Странная пара шагала по пыльной дороге с целеустремленностью, совершенно не соответствовавшей ясности цели. Цель была туманна. Например, добраться до железной дороги, сесть на поезд и уехать куда‑нибудь подальше. Например, в Минск или на Байкал. Туда, где можно спокойно отсидеться несколько месяцев, а там…

— Антон, а мы куда идем?

— В город.

— А что будем в городе делать?

— Дизайном интерьеров займемся, — мрачно ответил Антон.

— Понятно.

— Шутка. Сядем на поезд и уедем. Мне здесь нельзя оставаться.

— Почему?

— Да так. Потом расскажу.

— А что у тебя корзинке?

— Деньги, Дуняша. Миллион евро.

— Шутка?

— Шутка. Это точно. Чья‑то злая шутка…

Дуня замолчала, но хватило ее ненадолго и она опять спросила:

— А дизайнером трудно быть?

— По‑разному, от человека зависит. Кто хорошо свое дело знает, тому не трудно. Это к любому роду деятельности применимо. Попробуй сформулировать свой вопрос иначе.

— Как иначе?

— Подумай вначале, что именно ты хочешь услышать в ответ. Чтобы задать правильный вопрос, нужно знать большую часть ответа.

— Здорово… Чтобы задать вопрос… Это ты сам придумал? — восхищенно спросила Дуня, подбрасывая дровишек в разгоравшийся костер самолюбования объекта.

— Это жизнь придумала.

— Ну вот, ты видишь дом… — начала Дуня. Антону показалось, что он слышит, как от напряжения поскрипывают ее юные мозговые извилины.

— Так‑так, — иронически подбодрил он ее, — продолжай.

— …и ты все про него знаешь?

— Не все, конечно, но куда больше, чем те, кто не изучал архитектуру.

— Вот дом, — Дуня указала красным ногтем на вычурное здание недавно возведенной дачи местного депутата, видневшееся за полем на холме. — Я вижу обычный дом с колоннами, а ты?

Антон всмотрелся в даль. По виду типичный дом отдыха, переделанный из старой усадьбы. Подумав немного, он понял, что действительно может с ходу сделать кое‑какие предположения.

— А я вижу дворянскую усадьбу середины девятнадцатого века, в стиле русского классицизма, толково вписанную в ландшафт. С парадного крыльца открывается вид, на нем принимали гостей. Внутри будет прихожая, а за ней большой зал. По бокам флигели с гостевыми комнатами. Если пройти насквозь, выйдешь в сад. Скорее всего, после революции усадьба была разрушена и запущена, потом из нее сделали дом отдыха, восстановили кривыми руками, в семидесятых годах провели канализацию, в девяностых остатки декора прошлого века сгинули под напором евроремонта. Я могу так долго говорить, но сомневаюсь, что тебе это интересно.

— Очень интересно! — горячо возразила Дуня, усугубляя нарциссизм ничего не угадавшего архитектора. — Ты что, был там?

— Дитя мое, — снисходительно ответил Антон, — чтобы что‑то знать про предмет, не обязательно с ним знакомиться. Вот ты, например, хоть в чем‑нибудь наверняка разбираешься?

— Ну, в грибах…

— Прекрасно! Когда ты видишь белый гриб, ты сразу можешь кое‑что о нем сказать, хотя не встречала его раньше.

— Но я много других встречала.

— Ну вот, а я много усадеб перевидал. И некоторые даже сам построил.

— Много?

На самом деле Антон участвовал в проектировке и строительстве всего пары объектов, которые можно было бы с натяжкой назвать усадьбами. И все они строились с нуля в отчаянных попытках стилизации. Но Антон решил не углубляться в детали и сказал:

— Достаточно, чтобы разбираться в них не хуже, чем ты в грибах.

— Ты такой умный… — восхищенно выдохнула Дуня.

— Нет, я не очень умный, — сказал Антон тоном уставшего философа, который за неимением достойного собеседника разговаривает с самим собой. — Есть люди поумнее меня. И вообще ум — это вопрос образования, то есть, попросту говоря, прочитанных и понятых книг.

— Я тоже читаю книги! — радостно воскликнула Дуня.

— И что же, интересно, ты читаешь?

В последнее время Дуня сражалась с «Бытием и временем» Хайдеггера, надеясь, что он повлияет на нее таким же решительным образом, как и на всю философскую традицию ХХ века. Но искоса глянув на Антона, вышагивающего рядом, она сказала:

— Ну всякое… Вот Куприн у нас стоит, я его читала.

— «Яму», надо полагать?

— «Яму» тоже.

— Рановато тебе это. Да и вообще Куприн — не лучший из русских писателей. Первый среди вторых, — вынес диагноз Антон, слышавший когда‑то такую формулировку и посчитавший ее достойной заменой чтению этого автора.