Барон вошел, держа шляпу в руке.

— Кто вы? — спросил секретарь.

Явно задетый таким приемом, молодой человек нетерпеливо возразил:

— Но, сударь, я уже имел честь вам доложить…

Тот резко оборвал его:

— Довольно, замолчите, вы наглый самозванец!

Эти слова для господина де Жюссака были словно удар хлыстом. Он побледнел, глаза его сверкнули, лицо свело судорогой. Он задрожал от гнева и, казалось, стал еще выше ростом. В один прыжок, словно его подбросила неведомая сила, барон оказался перед секретарем суда, держа руку на эфесе шпаги, наполовину вынутой из ножен… В этом движении, во взгляде, в выражении его лица была такая угроза, что особа, стоявшая за креслом мессира Николя, и секретарь суда Ламот-Мутон, безмятежное лицо которого вдруг сморщилось от страха, бросились к нему с криками:

— Негодяй, что вы делаете?

— Сюда, стража, сюда!

Господин де ла Рейни даже не пошевелился.

— Оставьте, Дегре! Не надо, мэтр Ламот! — произнес он с ледяным спокойствием. — Негодяй ответит за свою дерзость в четырех стенах на дне каменного мешка.

Элион постарался овладеть собой. Он убрал шпагу в ножны. Стряхнув с себя двух повисших на нем стражников, барон приблизился к генерал-лейтенанту и, уперев кулаки в стол, поглядел прямо в глаза господину де ла Рейни.

— Сударь, — глухо произнес он, сдерживая гнев, — надо иметь серьезные основания, чтобы делать подобные утверждения… Дворянин не оскорбляет дворянина без причины таким вот образом… Извольте привести мне свои доводы… И если я не найду их достаточно убедительными… горе вам… Невзирая ни на что — ни на охрану, ни на разницу в положении и возрасте, я отомщу оскорбителю, уничтожу его, ибо, чтобы защититься от укуса змеи, надо ее раздавить!..

— Клянусь, — закричал генерал-лейтенант, — это уже переходит все границы!.. Осмелиться на такую дерзость!.. Я ведь одним росчерком пера могу отдать его под суд, который навечно сошлет его на королевские галеры!

Дегре наклонился к провинциалу.

— Поверьте, — сказал он, — лучше прекратить эти шутки… Как бы не зайти слишком далеко… Лучше сознайтесь! Вам это зачтется.

— Да, сознайтесь, молодой человек, — фистулой произнес канцелярская крыса Ламот-Мутон.

— Сознаться… Но в чем? — вскричал взбешенный Элион.

— Черт возьми! В том, что вы — не барон де Жюссак.

— Сознаться, что я не… Ах нет!.. Заниматься самооговором! Тысячу раз нет!..

— Итак, вы осмеливаетесь утверждать…

— Что я сын моего отца?.. Да, проклятье! Я настаиваю! И буду настаивать до конца жизни!..

— Но где доказательства?

— Да, доказательства… — повторил толстенький секретарь суда.

— Доказательства?.. — растерялся барон. Потом, ударив себя по лбу, воскликнул: — Ах, черт возьми! Ну что я за дурак!.. У меня же есть доказательство… Рекомендательное письмо моего крестного отца…

— Господина д’Аламеды, не правда ли? — спросил де ла Рейни насмешливо и протянул руку. — Дайте письмо.

— Сейчас.

Барон де Жюссак поспешно сунул руку в карман. Но там было пусто.

— Какое несчастье!.. Его нет!.. — в ужасе воскликнул он.

— Черт возьми! Я это предвидел, — с отвратительной усмешкой продолжал де ла Рейни. — Держу пари, что сейчас вы скажете, будто потеряли его.

— Потерял… Нет, это невозможно… Оно было в кармане еще вчера вечером…

И бедняга в отчаянии принялся обшаривать карманы.

— Не трудитесь! — продолжал мессир Николя. — Вы ничего не найдете. Поглядите-ка сюда! Это, конечно, оно? — И генерал-лейтенант подошел к бюро и, взяв большим и указательным пальцами бумагу, потряс ею в воздухе. Ужас охватил крестника Арамиса. Он узнал конверт с печатью и тонким изящным почерком. Господин де ла Рейни настаивал:

— Я его получил от господина де Жюссака, того самого, который только что был здесь. Он уже ушел.

А секретарь суда язвительно прошипел:

— Подлинник всегда один!

— Мы беседовали десять минут, — добавил Дегре.

— Приятный собеседник… — подхватил секретарь суда. Элион отчаянно пытался найти объяснение происходящему. Голова у него раскалывалась, казалось, еще немного — и с ним случится удар.

— Боже мой! — пробормотал он. — Я, наверное, сплю? Или эти люди безумны?.. Или сам я сошел с ума?.. Господи, Господи, отрезви их разум — и мой тоже!

Похоже, мольба была услышана, потому что Ламот-Мутон сказал:

— Он молод, этот господин де Жюссак. Хрупкий… Но глаза, голос, манеры!..

— Брюнет, не правда ли? — вскричал молодой человек. Догадка осенила его.

— С длинными вьющимися локонами… Лицом бледен… Одет в фиолетовый бархат…

— Верно, верно, — подтвердил Дегре.

— Ясно, это он украл письмо! — заключил Элион твердо.

— В самом деле? — недоверчиво поинтересовался господин де ла Рейни.

— Этой ночью… В предместье Сен-Жак… Я помог ему попасть в Париж…

— Каким же образом?

— …Этому жалкому мальчишке — шевалье де Сент-Круа, — проговорил барон сквозь зубы.

Собеседники Элиона замерли как громом пораженные. Первым вышел из оцепенения Ламот-Мутон. Он вдруг начал чихать, потом его одолел приступ кашля. Генерал-лейтенант и Дегре подступили к молодому человеку и принялись осаждать его вопросами:

— Так как вы сказали, его имя?

— Это некий шевалье, с которым я имел несчастье встретиться на своем пути.

— Где это случилось?

— Когда?

— Вчера на закате солнца в кабаке у ворот Сен-Жака.

— И этот шевалье назвался…

— Арман де Сент-Круа. Да-да, именно так.

— Что произошло между вами?

— Если в двух словах, то вот что…

И крестник Арамиса поспешно рассказал во всех подробностях все, что наш читатель уже знает. Собеседники жадно слушали его рассказ, растерянно поглядывая друг на друга. Наконец в один голос они воскликнули:

— Это она!

— Кто она? — удивился наш провинциал.

— Арманда де Сент-Круа, — ответил служащий судебного ведомства. — Наш посол в Мадриде докладывал мне о ней во время своего прошлого визита в Париж.

— Арманда?.. Женщина!.. Это была женщина!..

— И решительная женщина, — подал голос Дегре, — опаснее, чем двадцать мужчин.

Ламот-Мутон кашлянул, как бы в подтверждение этих слов. Господин де ла Рейни схватился за голову, готовый вырвать волосы из парика.

— И я, — закричал он, — поверил рекомендации и дал ей чистый бланк, который откроет перед ней все двери!