Женщина от удивления вздрогнула.

— Ого, мой мальчик, у вас губа не дура. Разговаривать с королем вот так, как сейчас со мной…

— Дело в том, мадам, что мне есть что ему сказать. Или, по крайней мере, передать: запечатанный конверт, который, по-видимому, содержит весьма любопытные вещи…

— Запечатанный конверт? От кого?

— От моего крестного отца.

Кабатчица уселась напротив него, поставив локти на стол и подперев щеки кулаками.

— И этот крестный отец, он кто, а? Чтобы переписываться вот так с королем Франции?! Великий Могол или император Китая?

— Мой крестный, — ответил молодой человек без ложной скромности, — герцог д’Аламеда, рыцарь Золотого руна и гранд Испании первого класса.

— Герцог д’Аламеда? Вы крестник герцога? Крестник гранда Испании?

— Когда я говорю — мой крестный, не понимайте это буквально. Достопочтенный сеньор, который живет в Мадриде, при дворе Филиппа V, предоставил мне право самому выбирать, как называть его: отцом, дядей, опекуном или крестным. Умирая, отец завещал ему право быть моим покровителем. Я предпочел обращение «крестный отец», потому что вышел уже из того возраста, когда нуждаются в опеке. И вот теперь я считаю себя крестником господина д’Аламеды.

Матушка Мардоше слушала его, открыв рот, но ничего не понимала.

— Боже мой! — покачала она головой. — Ей-богу, вы, наверное, решили подшутить надо мной.

— Подшутить над вами!.. Упаси бог, хозяюшка, — весело отвечал молодой человек. — Это такая же правда, как и то, что меня зовут Элион де Жюссак и я сын и наследник покойного барона де Жюссака.

Да-да, это был он, Элион де Жюссак. Вы, конечно, еще не забыли его, не правда ли? За эти пять лет из юноши он превратился в мужчину в расцвете сил. Он высок, строен, пышет здоровьем и изъявляет волчий аппетит. Крепкое сложение, красота и сила его тела могли бы вдохновить скульптора на ваяние статуи борца или бегуна. Цвет лица молодого барона удивляет молочной свежестью, хотя он много времени проводит на охоте. У него белокурые, слегка вьющиеся волосы, усы — темнее, стрижены они в виде подковы и скрывают свежие губы, возбуждающие желание у прекрасных дам. Нос у него прямой, слегка вздернутый, в уголках губ таятся ямочки, светлые глаза смотрят ясно, а голос у барона звонкий и глубокий, словно идет из сердца.

Матушка Мардоше совершенно поддалась обаянию этого юного лица.

— Прекрасно, прекрасно, — заворковала она. — Верю, милый мой… Вы барон, это ясно. И хороши, словно песня. — И, всплеснув руками, воскликнула: — А я-то вам подсунула плохое вино! Пойло для солдат и судейского сословия… Сейчас сбегаю за бутылочкой получше! У меня там кое-что припасено… Правда, будет стоить немного дороже!

И она собралась было бежать в погреб, но Элион остановил ее.

— Не стоит! Я не хочу больше пить!.. Лучше подойдите вон к тем молодцам, которые голос сорвали, подзывая вас.

Действительно, в кабачке появились еще два посетителя. Они изо всех сил стучали кулаками по столу и горланили:

— Эй, там! Проклятье!.. Балаган, а не лавка!..

— Ну и буржуа пошли нынче!

Вместе с ними в заведение проскользнул маленький человечек, тщедушный, угловатый, с тусклой, бесцветной физиономией, одетый во все грязное и темное, этакая канцелярская крыса, ученик аптекаря, знахаря или скомороха.

К нему тут же подскочил первый путешественник.

— Ну?

— Я встретил Дегре в караулке.

Молодой человек вздрогнул.

— Проклятого Дегре, который предал мою мать!..

— Он давал указания своим агентам…

— А у других ворот?

— Те же птички и тот же надзор: шлагбаумы на заставах Сент-Антуан, Сен-Жермен, Сент-Оноре, Сент-Виктор — повсюду!

Юноша топнул ногой.

— Demonia![12]

Он задумался. Потом сделал собеседнику знак оставаться на месте и направился к Элиону, который встал из-за стола и собрался уходить.

— Можно вас на одно слово, сударь?

— Хоть на четыре, если угодно! — учтиво ответил Элион.

— Сударь, я шевалье де Сент-Круа.

— А я, сударь…

— Знаю, слышал только что из вашего разговора с хозяйкой. — И, заметив, что барон испытывает неприязнь к болтунам, нахмурил брони и поспешил добавить: — Вы имеете честь носить имя добрейшего дворянина, который унес в могилу сетования всего провинциального дворянства.

Хитрый малый лгал самым наглым образом. Имя владельца Эрбелеттов он услышал впервые в этот вечер. Но Элион, ничего не подозревая, до глубины души был растроган неожиданным почтением, оказанным памяти его отца.

— Шевалье, эти слова…

— Только эхо того, что происходит в моей душе. Вы очень похожи на сеньора… Я почувствовал к вам симпатию с первого взгляда…

— Благодарю, приятно слышать…

— Вижу, что вы собираетесь уезжать, и потому прошу внимания всего лишь на минуту. Мне тоже надо попасть в Париж как можно скорее…

— Ну так кто вам мешает?..

— Помните, что говорила кабатчица? Полицейские у всех ворот… Проверяют путешественников, проводят дознания, выясняют цель приезда…

— Какого черта! Что мне до всего этого?

— Вам-то ничего, а вот мне…

Господин де Жюссак смерил собеседника взглядом.

— Ах вот как! Так это не вас ли случайно ищут? — спросил он.

Путешественник выдержал взгляд.

— Эх, барон, — ответил он с улыбкой, — вот этого-то я и боялся… Ради бога, не держите меня за какого-нибудь беглого каторжника. Речь идет о дуэли, имевшей печальный исход. Вот из-за этого-то меня теперь и разыскивают…

Элион протянул ему руку.

— Ну, если так, шевалье, располагайте мной как вам будет угодно. Только не вижу, каким образом я смогу вам помочь.

— Нет ничего проще… Это рекомендательное письмо для господина де ла Рейни…

— Ах, вы знаете!..

— Я не слушал, но у вас голос, простите, как иерихонская труба…

— Это правда, дыхание у меня мощное, голос — металл…

— Наделенный рекомендательным письмом, которое может служить пропуском, без особых трудностей пересечет все кордоны полиции, как и люди из его свиты…

Элион расхохотался.

— Людей из моей свиты вряд ли будут мучить, потому что их у меня просто нет… Нет даже тени оруженосца или камердинера…

— Ошибаетесь, дорогой барон. Думаю, что слуга у вас есть. Он перед вами.

— Передо мной? Вы?.. Хотите быть моим слугой, вы, дворянин?..